style="font-size:15px;"> слова которой давно известны Сабине,
«камень может расти без дождя, любовь может пылать и никогда не кончаться, сердце может тосковать, плакать без слёз».
Врачи растеряны, лечащий врач Сабины смущён, но Сабина не теряет самообладания. Она приглашает своего врача на танец, он вынужден согласиться.
Точно по Фрейду, страсть к разрушению во время буйства, но излечиться можно только любовью, бессознательно перенеся на своего врача черты бога и героя. Что произойдёт дальше предсказать трудно, решает множество факторов, характеры, темпераменты, обстоятельства, место, время, плюс спонтанность момента, вдруг вспыхнуло, вдруг погасло, всё может сохраниться в границах лечебных процедур, а может разрушить любую благоразумность. Но если можно найти в этом нечто архетипическое, то во многих случаях это «страсть женщины versus мужская благоразумность».
Разве перед нами не история любви, в которой Он полюбил Её не столько за муки (зеркальный вариант Отелло[247]), сколько за то, что она открылась перед ним во всей глубине своей беззащитности и уязвимости. У этого врача-психиатра всё в жизни более чем благополучно, любимая жена, дети, достаток,
…благодаря богатству жены, но какое это имеет значение…
наконец, блестящее будущее, как врача и как учёного.
Но эта беззащитная женщина, сама того не подозревая, обнажает в мужчине то, чего ему на хватало в благоустроенной и благостной жизни.
Разве перед нами не история любви, если врач для пациентки перестаёт быть врачом, поскольку раскрывается перед ней в той же мере, в какой она перед ним, если, тем самым, она лечит его не в меньшей степени, чем он её.
Сама Сабина романтично называла свою любовь к Юнгу «поэмой», эта «поэма» выражала всё то, что их объединяет, мифологию, философию, искусство, музыку Р. Вагнера[248], и кто может сказать, существует ли в данном случае граница между греховной страстью и духовной близостью.
И должны ли мы обвинять эту женщину во всех смертных грехах, должны ли обвинять в том, что она откровенно признаётся этому мужчине, что хочет иметь от него ребёнка, и не просто ребёнка, как обычная женщина от мужчины, она хочет нечто большее, она хочет совершить культовый акт вселенского значения, почти как брак в Сузах, который когда-то организовал Александр Македонский[249], она черноволосая семитка собирается родить от белокурого арийца нового Зигфрида[250], и если прежний Зигфрид был символом немецкого духа, то новый Зигфрид должен стать символом семитско-арийского единства. Что до жены и детей этого белокурого арийца, то и у греческих воинов, вступивших в брак в Сузах, были на родине жёны и дети.
Разве перед нами не история любви, даже если её продолжение было не романтически-пафосным, а пошло-приземлённым. Благоразумный мужчина желает защитить свой брак и репутацию, истеричная женщина срывается на
