птичку на волю».
Позже В. Набоков[264] разъяснил, что Юнг ошибся, речь идёт не о Лермонтове, а о Пушкине[265], о его стихотворении «Птичка», которое, к тому же, сильно искажено.
Как считает А. Эткинд, вероятно Сабина (а это, несомненно, была она) переводила Юнгу различные стихотворения Пушкина и Лермонтова, и он мог их перепутать. Дело, однако, не в ошибке, а в том, как Юнг интерпретирует стихи, «которые постоянно крутятся в голове» его «пациентки-истерички».
«За что на Бога мне роптать. Когда хоть одному творенью Я мог свободу даровать!» – восхищённо твердит Сабина своему психоаналитику. Она уверена, что говорит о птичке, но её наставник видит всё «глубже», он уверен, «выпустить птичку», означает то, что имеет в виду швейцарская поговорка, то, без чего невозможно зачать ребёнка.
Всё просто, Пушкин, Лермонтов, женщина, читающая стихи, узник в неволе, свобода, в своём самообольщении, культура придумала различные романтические уловки, а всё сводится к тому, что хочется расстегнуть штаны и выпустить «птичку на волю».
Что можно сказать по этому поводу?
Два гиганта мысли (естественно, мужчины) бесстрастно, со знанием дела, наблюдают и обсуждают подопытного кролика, если ни подопытное насекомое. С проницательным видом они обсуждают любое признание женщины, сказала то, имела в виду это, призналась в этом, высказалась о другом, всё потаённое для них открытая книга, в которой можно обнаружить «единственно неопровержимые доказательства». А женщина, которая оказалась между двумя гигантами, продолжает жить своей жизнью, думает, чувствует, влюбляется, переживает, срывается в истерике, успокаивается, мечтает, фантазирует. И радуется, если удалось станцевать с лечащим её врачом любимую «Тумбала, тум-бала, тум-балалайка».
«Оговорка по Фрейду» стала распространённым клише в обществе интеллигентных людей, но, может быть, истинная разгадка не в наших оговорках, а в этом танце, этажами ниже то ли нашего сознания, то ли подсознания, много всякой-всячины, истеричность, лечение, амбиции, респектабельность, деньги, расчёт, страх, а сам танец под старую еврейскую песню, торжество жизни над беззащитностью человеческого тела, всё равно, касается ли это мужчины или женщины.
Далее начинает разворачиваться новый «треугольник», старый, новый, вечный, настолько же банальный, насколько пошлый: «муж – жена – любовница».
Сначала анонимное письмо получает мать Сабины, в авторстве которого Сабина подозревает жену Юнга, затем сам Юнг пишет письмо матери Сабины, в котором, кроме всего прочего, разграничивает роли врача и любовника, и предлагает госпоже Шпильрейн отныне платить «надлежащую компенсацию» за то, чтобы он строго придерживался роли врача. К счастью для Сабины, её родители проявили необыкновенную сдержанность, а её отец
…у нас ранее могло сложиться одностороннее представление о нём, как о деспоте и неврастенике…
высказал трезвую мысль:
«Люди
