жужжало, щёлкало, тикало и позвякивало, как будто работал огромный и очень сложный часовой механизм. Я потянул её на себя, но она оказалась закрыта. У следующей двери я услышал то же самое, и все они были заперты. В конце, повернув налево, я оказался в длинном коридоре, в котором не было вообще ни одной двери, только две глухие стены и свисающие с потолка на равном расстоянии друг от друга матовые светящиеся шары, уходящие, казалось, в бесконечную сужающуюся даль.
В конце концов, в одном из бесчисленных коридоров открылась одна из бесчисленных дверей, из которой вышла хрупкая стройная девочка. Я сказал ей, что хотел бы ознакомиться с материалами моего дела, так как имею на это полное право. Она бросила на меня взгляд полный усталости и тревоги и, сказав, что это мне всё равно ничего не даст, повела куда-то вглубь бесконечно сужающегося пространства. Стук её высоких каблуков разносился по всему огромному зданию, в котором, казалось, не было никого кроме нас. Она спросила, может ли она взять меня под руку, и я сказал, что с удовольствием предоставил бы в её распоряжение всего себя, но тут же пожалел о сказанном. Её тонкие пальцы почти лихорадочно вцепились в мой локоть, но не так как хватают добычу, а так как хватается за соломинку тот, кто тонет. Я понял это, но ничего не мог сделать для неё, потому что сам нуждался в помощи – мы оба тонули и выбивались из сил среди бескрайней воды. Наша встреча могла только усугубить уже имеющиеся обстоятельства, потому что один утопающий вряд ли может чем-то помочь другому, разве что вместе утонуть, судорожно вцепившись друг в друга.
Я видел, как дрожали её руки, пока она перебирала и перекладывала жёлто-серые картонные папки с делами. Похоже, она давно страдала неврозом, который было невозможно скрыть, и мне вдруг захотелось сгрести её в охапку и унести отсюда как котёнка. В этот момент из рукава её белой блузки на одну из папок выпала пушистая голубая гусеница. Она быстро стряхнула её на пол и раздавила своей чёрной лакированной туфелькой. Я слишком резко отвернулся, сделав вид, что ничего не заметил, но не глядя на меня она сказала, чтобы я никому не говорил об этом, потому что её уволят. Наконец, она предложила мне сесть за один из свободных столов и, положив передо мной дело, вышла из комнаты.
Я обратил внимание, что на папке не был указан номер. Она была довольно увесистой и имела немного потрёпанный и пыльный вид. Как ни странно, ничто не свидетельствовало о том, что это именно моё дело. Да и эта девочка с гусеницами, почему она решила, что я это я, если я и сам не был в этом уверен?
В деле говорилось, что в мой адрес выдвинуты истцом вполне обоснованные и законные претензии. Приводились многочисленные показания свидетелей в пользу истца, единодушно отмечавших редкую для нашего времени порядочность и законопослушность последнего, в то время как нравственный облик, а так же намерения и действия ответчика постоянно подвергались критике, впрочем, о каких действиях и намерениях шла речь, было не вполне понятно.
Как
