на это обвинение. Так было, или, во всяком случае, всем хотелось, что бы так было.
Вечный Вахтёр сидел за старым письменным столом совершенно казённого вида, произведённым городской мебельной фабрикой из отходов деревообрабатывающего производства, на котором лежал раскрытый журнал с пожелтевшими страницами тех времён, когда ещё работала старая офсетная фабрика на заброшенном трамвайном кольце неподалёку, и наполовину разгаданный кроссворд. Прямо над ним чуть покачивалась на длинном шнуре лампа в помятом жестяном абажуре. Из тьмы коридора я подошёл к освещённому столу, и принадлежавший, видимо, той же эпохе, что и окружавшие его предметы, пожилой человек, не церемонясь, направил на меня свет, висевшей над ним лампы. Он вгляделся в моё лицо, и после слов: «А, это вы…», сделал очередную запись в журнале. Потом он открыл верхний ящик стола и извлёк оттуда единственный, лежавший там ключ.
__________
Город был только название, ночью он светился огнями, а с восходом превращался в унылое нагромождение одинаковых пятиэтажных домов. Это был огромный, порабощающий человека социальный организм. Я всегда мечтал покинуть его, но не представлял, как это сделать. И так как мы не верили в существование чего-либо другого, отсюда было невозможно уйти. Город был безысходен… Полон людей и пуст одновременно, и в радиусе бесконечности вы не могли отыскать здесь одного человека, и нигде более не чувствовали себя таким одиноким, как в толпе.
Жизнь в городе была невыносимо сложной и столь же бессмысленной одновременно, чем-то вроде беспроигрышной лотереи, в которой при всём желании было бы невозможно ни выиграть, ни проиграть. Ничем ни рискуя, мы получали гарантированную «стабильность», заключавшуюся для большинства из нас в том, что на протяжении лет всё было и оставалось стабильно плохо. И чтобы вы могли наглядно представить себе царящий здесь абсурд, приведу простой пример: представьте себе велосипед, педали которого нужно крутить в обратную сторону – именно такой и была наша жизнь.
В этих убогих дворах и квартирах, затхлых сырых подвалах и загаженных голубями чердаках, всюду царила атмосфера привычной и повсеместной безысходности, из которой никто не искал, да и не пытался искать выхода.
Кроме полых людей, в основном его населявших, в Городе проживали ещё и избранные, как правило, их избирали простые горожане, но в некоторых случаях, когда такой ответственный выбор нельзя было доверить всем и каждому, это приходилось делать иным уполномоченным лицам и даже самому богу.
Избранных было меньшинство, и они не производили впечатление живых, потому что всегда это были лица с плакатов, и никто не видел их другими. Они владели всем, и вера в их существование была сильней, чем они сами. Я знал, что они, также как деньги и бог, существуют, пока мы в них верим, но об этом не было принято говорить. Не то чтобы нельзя, нет – именно, непринято. Они ездили в больших машинах с тёмными стёклами, сквозь которые их не было видно, и когда они
