лицо, без касательства к службе, но весьма унизительно – розгами, словно семинарист…
– Приедем – увижу, – Яков не верил, что даже шестеро с розгами способны нанести смотрителю смертельный ущерб.
– А вы – так и не устроились в хирурги к обер-гофмаршалу Левенвольду? – спросил де Тремуй, чуть склонив голову, – Он столь многообещаюший пациент – после каждого празднества по три дня лежит в своем доме, болеет. С таким вы без работы не останетесь.
– Дядюшка не отпускает меня пока, я нужен ему в госпитале, – признался Яков, – А потом – кто знает, как карта ляжет. А разве у обер-гофмаршала нет лекаря?
Де Тремуй отчего-то рассмеялся, помотал головой – так, что затрясся жидкий его сивый хвост, и хлопнул в ладоши:
– Мы приехали, доктор Ван Геделе. Прошу!
Страдающий Анри – или, вернее, Андрей Нилович – Мордашов не отнял у доктора Ван Геделе много времени. Яков осмотрел три розовых рубца, пролегавших поперек хребтины не по годам резвого селадона, наложил повязку, выписал для аптекаря рецепт на заживляющую мазь, и собрался было прощаться.
– Долго ли буду я прикован? – вопросил болезный, отныне обреченный спать на животе – и бог знает сколько.
– Две недели, – прикинул Яков, – впрочем, через три дня вы сможете вставать. Но – никакой придворной службы, ваш расшитый кафтан может повредить рубцам, да вы и не влезете в него – будет больно.
Незадачливый любимец Амура охнул, застонал и уселся на скорбном ложе – чтобы рассчитаться с доктором. Этот щеголь без своего бирюзового аллонжа оказался абсолютно, яично лыс, но хитрые глаза его не поблекли, горели прежней берлинской лазурью.
– А шрамы останутся, доктор? – спросил он весело.
– Через год – и видно не будет, – пообещал Яков, и подумал «Неужели есть, кому смотреть?» Впрочем, горе-любовник казался самоуверенным и обаятельным, так что, кто знает?
Доктор Ван Геделе простился с пациентом, пообещал заехать денька через три, и устремился вниз по скрипучей узкой лесенке, надеясь за полчаса добежать до дома – по свежей весенней грязи.
– Позволите отвезти вас домой? – у выхода доктора караулил – приживал де Тремуй, – Вы спасли моего друга, и я просто обязан…
– Жизнь господина Мордашова была вне опасности, – не стал врать доктор, – Но все равно – вы окажете мне неоценимую честь.
Де Тремуй первым влез в карету и любезно принял докторский саквояж. «Что тебе от меня надо?» – подумал Яков, устраиваясь на подушках. Лошади ступали еле-еле, то ли из-за грязи, то ли Тремуй так велел кучеру – помедленнее плестись.
– Скажите, доктор, можно ли вставные от покойника зубы – сделать снова белыми? – заискивающе спросил де Тремуй, – Столько денег потратил, поставил, а они все темнеют и темнеют…
– Конечно, я с оказией передам вам такой лак, как для церковных скульптур, – пообещал Яков, – Намажете зубы перед выходом – будут белые. Правда, если пожелаете
