позащищай! Сам-то небось деньги лопатой гребешь? Сам-то небось ко мне примчался, а не к какой-нибудь Машке или Дашке? Сам-то небось на машине разъезжаешь? С художниками якшаешься? Об искусстве трелью заливаешься? А мой чтоб дурак – в дыре сидел? В галоше? И чтоб я вместе с ним? Ну нет, не бывать этому!
Позже, конечно, постель примирила их. Жан-Жанна утихла, задремала, а Евграфов лежал, оглушенный непонятной тоской и печалью. И такая это была тоска, такая печаль, что, не будь рядом Жан-Жанны, он бы наверняка разрыдался, да еще так разрыдался, чтобы можно было повыть во весь голос, ох и повыть… и долго-долго выть… как волку… у которого хвост примерз ко льду, а его бьют батогами да коромыслами да приговаривают: не ходил бы ты, волчище, во чужой двор, не ходил бы ты, треклятый, по чужую рыбку!
И надо же – скатилась-таки слеза по щеке Евграфова.
– Жанна, – прошептал он.
Если бы он сказал это в полный голос, она бы не услышала его, а вот так, от шепота его, сразу вздрогнула:
– А? Что?
– Ты не любишь меня?
– О Господи, – недовольно проворчала она. – Нашел о чем спрашивать.
– Знаешь, – сказал Евграфов, – я подумал… я лежу и думаю… это очень странно. Моя жена презирает меня, а ты – презираешь своего мужа. Моей жене не нужны деньги, а тебе наоборот – нужны.
– Тоже мне открытие.
– Да не в этом дело. У меня есть деньги, а у твоего мужа – нет. И все равно вы нас обоих презираете. Странно…
– Ничего странного, – сказала Жан-Жанна и сладко зевнула. Зевнула и так же сладко, гибко, томно потянулась. – Оба вы негодяи. Только один – с деньгами, а другой – без.
– А? – не понял Евграфов.
Он подумал: «Может, я ослышался?»
– Бэ! – с нажимом произнесла Жан-Жанна.
Евграфов изумленно покосился на Жан-Жанну. Он лежал, откинувшись на подушки, лежал тихо-тихо. И с закипающей болью в груди закрыл глаза. Сердце катилось в пустоту.
Жан-Жанна как ни в чем не бывало накинула на себя халат, вышла на кухню. Впервые Евграфов не открыл глаза, не посмотрел, как одевается Жан-Жанна: тело у нее было нежное, молодое, с бархатистой смуглой кожей.
Пока Жан-Жанна заваривала чай с лимоном, Евграфов думал. Он ничего не понимал. И хотел сказать кому-то, пожаловаться, что ничего не понимает. Но сказать было некому.
«А это что? – подумал Евграфов. – Не понимаю… Ах, вон что… нет, нет… не хочу!.. нет!».
И закричал.
– Ты чего тут? – Жан-Жанна вошла в спальню с подносом в руках; на подносе дымились две чашки чая.
Евграфов лежал мертвый.
Врач, который приедет вместе с милицией, будет загадочно повторять:
– Ну вот, еще один типичный случай: «Локус минорис резистенциэ».
– А что это такое?
– Место наименьшего сопротивления. По-латыни: Locus minoris resistentiae.
– И что это за место у человека?
– У каждого свое, – скажет врач. – У многих – сердце.
