плечами: странно…
Она подумала: может, кассирша не поняла вопроса? И только решила повторить его, как женщина наконец подала голос:
– А вы кто ему будете?
– Я? – растерялась Екатерина Марковна, потому что кое-кто в булочной начал посматривать на нее с любопытством: чего это, мол, нужно ей от кассирши? И хотя ей хотелось ответить: «А вам, собственно, какое дело?» – грубо ответить, она сказала другое, совершенно неожиданное: – Родственница.
Кассирша облила Екатерину Марковну маслянистым сомневающимся взглядом:
– А если родственница, знать должны: Семен Семенович неделю как болен. Стыдно…
«И правда…» – молнией пронеслось в голове Екатерины Марковны; то есть что правда, она сама не знала: что он болен или что ей должно быть стыдно? – но именно так все отозвалось в ней – согласием с кассиршей.
И она вышла из булочной, какое-то время никого и ничего не замечая, просто шла и шла. Но вскоре спохватилась: «Как же так, он болен, а я?..»
Она бросилась по магазинам: покупать соки, яблоки, апельсины, молоко, творог, сыр…
Через полчаса стучала в дверь квартиры, где жил Нуйкин вместе с загадочным Сережей. Никто не ответил. Екатерина Марковна толкнула дверь – она открылась. В комнате стоял полумрак, так что Екатерина Марковна со света поначалу ничего не увидела. Но затем облегченно вздохнула: в углу, на кровати, лежал Семен Семенович. Он спал. Что он спал, было ясно потому, что он никак не реагировал на приход Екатерины Марковны. Продолжал лежать, спокойно, глубоко дыша, выложив руки, как ребенок, поверх одеяла.
Екатерина Марковна на цыпочках прокралась к нему, присела на табуретку. Он спал, а она смотрела на него, склонив голову, и, сама того не замечая, улыбалась. Впервые она заметила, что у Семена Семеновича, несмотря на его залысины, на крупный тяжелый нос, было красивое одухотворенное лицо, которое во сне приобретало выражение значительности и мудрости спокойствия. Как же она никогда раньше не видела этого, не замечала?
Она пошевелилась на табуретке, и Семен Семенович, нахмурив брови, с трудом, медленно открыл глаза.
Он смотрел на нее, она – на него. Улыбаться она перестала, просто смотрела, как мать смотрит на несчастное, заболевшее дитя.
– Вы? – прошептал он.
– Я, – кивнула она.
– Откуда? – спросил он и, кажется, даже встревожился.
– И вам не стыдно? – вместо ответа упрекнула его Екатерина Марковна. – Неделю болеете и ничего не сообщите. Мог бы и ваш Сережа позвонить.
– Его нет. Он в отъезде. – Семен Семенович и в самом деле почувствовал себя виноватым.
– Что с вами? – спросила Екатерина Марковна. – Бедный вы мой, что с вами?
– Так, пустяки. – Нуйкин покраснел от ее неожиданных слов. – Простыл немного. В булочной весь день на сквозняке…
– Я так и решила… Впрочем, что это я, – встрепенулась
