положения мартовского акта, уточняя, конкретизируя, а в ряде случаев и дополняя их, но полностью лишая мотивировочных пояснений и декларативных заявлений.
Так, наряду с подтверждением разрешения на экспорт хлеба от всех российских портов и снижения наполовину вывозных пошлин по сравнению с балтийскими портами в Риге, Ревеле, Пернове и на острове Эзель, где действовал особый режим, одновременно делалась существенная оговорка: в целях предотвращения возможного недостатка хлеба внутри страны и особенно бесперебойного снабжения им армии вывоз немедленно запрещался в случае повышения цен на хлеб на внутренних рынках. При этом фиксировались конкретные пограничные ценовые показатели (не выше 1 руб. за четверть применительно к ценам Московской губ. и «окружных городов»; на ржаную муку 1 руб. 56,5 коп. за куль весом 9 пудов применительно к наблюдавшимся средним ценам за пять лет при Петербургском порте, и т. д.), превышение которых неминуемо перекрывало дорогу экспорту зерновых и продовольственных культур.
В установлении государственного контроля над экспортом хлеба взамен безоглядному следованию принципу свободы торговли и интересам крупных производителей зерна, как представляется, нельзя усматривать некий демагогический жест, призванный продемонстрировать всему обществу заботу новой власти о поддержании стабильных цен на основные виды продовольствия[121]. Это был в первую очередь трезвый и расчетливый шаг, продиктованный не эйфорией от благоприятной конъюнктуры с точки зрения установившихся низких цен на хлеб, а видением реальной ситуации, допускавший и неблагоприятный сценарий неурожайных лет. Не случайно июльский указ полностью исключал экспорт хлеба из Сибирской губернии «… по причине, что тамо, а особливо при Нерчинских заводах, и без того на собственные свои росходы крайний недостаток в хлебе настоит». В то же время подчеркивался исключительно временный характер вводившегося запрета: «Когда же благословением Божиим хлебопашество тамо размножится и онаго [хлеба] с достатком родиться будет, то в то время сие запрещение отменить и свободный отпуск хлеба за границу дозволять».
Таким образом, первые же внесенные коррективы в указанный законодательный акт показывали несколько иное, более гибкое и осторожное, отношение новой администрации Екатерины II к проблеме свободы торговли при сохранении в неизменном виде ее основ.
Так, восстанавливался свободный «отпуск» за границу льняного семени и отменялась исключительная привилегия на его экспорт, данная в именном указе от 24 апреля 1762 г.[122] (при этом фамилия обладателя привилегии не называлась). Речь шла о крупном московском купце Михаиле Аврамовиче (Абрамовиче) Евреинове. На основании одного этого указа, вероятно, неправомерно говорить о недостаточной приверженности правительства Петра III избранной линии, но все же некоторые вопросы остаются[123].
Екатерина II без колебаний
Имеются документальные подтверждения не только неподдельного внимания императрицы к ценам на хлеб, но и откровенной озабоченности их ростом и в более поздние годы ее правления. Так, в июне 1767 г. она дала собственноручное распоряжение воеводам представить свои соображения о причинах дороговизны хлеба, выдвинув при этом свои предположения. Перечень составленных ею вопросов свидетельствует о желании скрупулезно проанализировать ситуацию: «Запросы послать ко всем воеводам под секрет, чтоб прислали по чистой совести и под присягою свое мнение, от чего дороговизна в хлебе сделалась чувствительна, а именно:
1) Потому ли что в уезде недород?
2) Или от того, что убыло хлебопашцев?
3) Или что умножилось людей в уезде?
4) Или от того, что земли, впусте лежащия, не распаханы, хотя люди и есть?
5) Экономические крестьяне не оставляли ли пашни с тех пор, что на оброке?
6) Не от того ли недород, что худо пашут или худо удобряют земли?
7) Не было ли скотскаго падежа?
8) Нет ли перекупщиков, кои, купя хлеб, оный запирают, ожидая дороговизны?
9) Равно ли повышается цена на всякой род хлеба или только на некоторые роды?
10) Или не курят ли более прежняго вина?
11) Или нет ли иной причины к возвышению цен, и какова бы та или те причины ни были, всякой воевода может чистосердечно, не опасаясь ничего, написать свое мнение и как ему что известно?
12) Также и то, чему дороговизны причину приписывают купцы?
13) Какая причина дороговизне, по мнению дворян?
14) И, наконец, которой причине он, воевода, сам приписывает дороговизну?» (Сборник РИО. Т. 10. СПб., 1872. С. 215–217).
ПСЗ. Т. XV. № 11517.
В указе откровенно признается отсутствие разумных оснований для введения во время Семилетней войны запрета на экспорт льняного семени из Архангельска наравне с хлебом под предлогом бесперебойного обеспечения армии продовольствием. В то же время называвшиеся причины передачи одному лицу всей торговли льняным семенем, причем на три года, выглядят не очень убедительно и отдают откровенным лукавством: якобы только М. Евреинов располагал «великим капиталом» и к моменту появления указа успел зафрахтовать морские суда, тогда как прочие купцы «…не ведая о содержании помянутаго нашего указа, к сему торгу и приготовиться еще не могли». Вполне вероятно, благодаря родственной близости с Яковым Евреиновым, возглавлявшим с 1755 г. Мануфактур-коллегию, и наличию в силу этого обстоятельства неформальных связей в столичных сановных кругах, М. Евреинов не только своевременно получал нужную информацию, но и сумел заручиться необходимой поддержкой в высших сферах.
