было трудно его понимать, речь получалась звериной из-за кривых зубов и нечеловеческого рта. – Почему здесь? Голод.
Гигант облизал длинным серым языком потрескавшиеся губы, напомнив Ярнульфу, что монстр с такой же радостью сожрет его, как и труп безымянной старой женщины, в склепе которой под открытым небом они находились. И даже если тварь ответила на его вопросы, может ли он позволить жуткому существу осквернить тело женщины-эйдонитки? Не будет ли это преступлением для Небес таким же серьезным, как преступление гиганта?
Господь мой, – начал молиться он, – дай мне мудрости, когда придет время.
– «Голод» – это недостаточный ответ, гигант. Почему твое племя преодолевает огромный путь до Риммерсгарда, чтобы кормиться? Что происходит на севере?
Наконец, как если бы гигант принял решение, его рот растянулся почти в улыбке, обнажив зубы, – получилось скорее предупреждение, чем выражение доброжелательности.
– Да, мы говорить. Я говорить. Но сначала сказать имя. Я… – Он постучал по груди массивной рукой. – Бур Йок Кар. Теперь ты. Говорить.
– Мне нет нужды сообщать тебе свое имя, чудовище. Если хочешь принять мое предложение, дай мне то, что я попросил. Если нет, тогда наша встреча закончится иначе. – Рука Ярнульфа легла на древко лежавшего рядом копья.
Блестящие глаза гиганта метнулись к оружию, потом его взгляд снова переместился на лицо Ярнульфа.
– Ты спрашивать, почему ходжуны – почему гиганты – пришли сюда, – сказало существо. – За едой. Многие рты голодают теперь на севере, в горах. Слишком много ртов.
– Что ты имеешь в виду – слишком много ртов?
– Хикдайа – вы называете норны. Слишком много. Север проснулся. Охотники… всюду.
– Норны охотятся на вас? Зачем?
– Для сражения.
Ярнульф присел на корточки, пытаясь понять.
– Но это не имеет смысла. Зачем хикеда’я с вами сражаться? Гиганты всегда им подчинялись.
Гигант покачал головой. Его лицо оставалось нечеловеческим, но в глазах светился настоящий ум, и Ярнульф подумал, что раньше он даже не догадывался о его существовании. Гигант напомнил ему виденную однажды обезьяну, диковинку, которую купец из Наарведа держал в клетке, стоявшей на холодном дворе его дома. Глаза животного были такими же осмысленными, как у человека, и то, как обезьяна сидела в самом углу своей слишком маленькой тюрьмы, показывало, в каком отчаянии она находилась. Однако не все то, что мыслит, как человек, есть человек, понял тогда Ярнульф, и сейчас эта мысль снова промелькнула в его сознании.
– Нет сражения с нами, – прохрипел гигант. – Они хотят мы сражаться за. Снова.
Ярнульфу потребовалось некоторое время, чтобы понять его слова.
– Сражаться за норнов? Но против кого?
– Люди. Мы будем сражаться люди. – Гигант показал зубы. – Твои люди.
Это было невозможно, просто не могло быть правдой.
– О
