а хворостина».
Он вынул из ножен клинок, рассмотрел. Рукоятка была сделана из черной кости горного тура, на клинке были вырезаны непонятные арабские буквы. Вышел клинок из-под ловких рук знаменитого дагестанского оружейника. Не знал этого Володька, и хотелось ему оружия, равного сказочному мачете восставших кубинских рабов.
Непрерывно верещали кузнечики, и казалось, плотный влажный ковер зелени сплошь был выткан из этих стрекочущих звуков.
Вдруг кто-то опустил руку на его стриженую черную голову. Володька вздрогнул, быстро обернулся.
– Настя! – обрадовался он.
– Испугался? – пошутила Настя.
– Чуть-чуть, Настя, вот на столько, – согласился Володька, отделяя на мизинце не больше сантиметра.
Настя присела.
– Иду на фронт, до Вани, – сообщила она, – несу поесть ему, что бог послал. Кто с тобой? Наливайки нет, случаем?
– А зачем тебе Наливайко, Настя?
– Да боюсь я его, Володя, – просто сказала женщина, – все надо мной насмехается; что я ему, чи поперек дороги стала?
– Удержишь на заставе Наливайку! Тут Гробовой.
– Свирид?
– Ну да.
– Подходящий казак, – сказала Настя, подтягивая концы платка и разглядывая себя в зеркальце. – Вареники будешь, Володя?
– Нет, мы уже поснедали, полудновать рановато, – отказался Володька и стал обуваться, ловко обернув ногу портянкой.
– Натуральный мужчина, – похвалила Настя. – Вот мой с чулков не вылазит. Спарился. К портянке не приучен.
– По тревоге – чулок удобней, Настя, потому, стало быть, батько портянку отверг… А вон и подходящий казак, – подмигнул Володька и покраснел.
От глинища, гремя ведром и шашкой, сполз человек, опутанный пулеметными лентами. Голенища у него были подвернуты почти наполовину, вероятно, чтобы показать красную сафьяновую подклейку.
– А, Настасья батьковна, в гости пожаловали? – издали приветствовал Гробовой. – Садитесь, ложитесь. Володька, ставь самовар, бежи за конфетами.
– Все шуткуешь, Свирид? – улыбнулась Настя.
– А что нам, холостым, неженатым! – ответил Гробовой.
– Гашка-то где твоя?
– На кадетской земле Гашка моя осталась, в Джегуте. Сердце горит, душа болит. Скоро в воду сигать придется. Послал ей о себе известие, зову, – может, и проскочит до нашего красного лагеря… Ну, пойду коней поить. Дичинкой бы тебя угостили, да, ты сама знаешь, два дня у Медянки бой шел, всех утей разогнали, одни лягуны остались.
Гробовой ушел, лихо выворачивая пятки.
– Хороший мужик, – глядя вслед ему, сказала будто про себя Настя, – языком мелет много, а, передавали бабы с баженского обоза, дуже по жинке да по сынку скучает Свирид. Боится, кадеты израсходуют. Ну, пока, Володька. Дай поцелую!
– Иди-иди, не маленький! –
