но язык у Цукана не поворачивается кого-то неволить.
Водители обрадовались, как дети, и с невиданной удалью взялись расчищать от снега и раскатывать площадку для стоянки машин. Цукан стоял возле машин, наблюдал и прикидывал с извечным солдатским: поймают здесь, так дальше фронта все одно не ушлют.
Подошла миловидная женщина, одетая неказисто с жестянкой в руках. Постояла молча, поглядывая на солдат.
– Керосину бы мне… Да только вот взамен мне дать нечего. Куры не несутся, картошки немного осталось.
Пояснил Цукан, что керосина нет, но имеется бензин. Чтоб он нормально горел, надо в бензин соли насыпать.
Она совсем опечалилась, сказала, что соли давно нет. И пошла, кособочась на одну сторону, словно подранок.
Догнал ее Цукан. Повернул обратно. В машине Прищепы он видел холщовую сумку с солью, «интернационалисты» никогда не зевали, пока грузились на станциях, что плохо лежит, тут же прибирали или обменивали на бензин. Вытащил сумку, а она растерянно заохала, мол, ничего-то я не прихватила, так насыпьте в подол. Приподняла подол, да и нижнюю рубаху прихватила, и засмущалась, зарделась до корней волос.
– Ты приноси посудинку побольше.
Вскоре она прибежала в сбитом на затылок платке мутно-коричневого цвета, запыхавшаяся, раскрасневшаяся и от этого еще больше похорошевшая. Протянула узелок с картошкой и бидончик. От картошки Цукан отказался, бензина налил. Она стоит, переминается и не уходит. Потом все же решилась, сказала:
– Страшно бывает, что-то попросишь, а такого наговорят, да еще и под подол полезут. А вы не такой. И бензину дали и соли просто так. Значит, по доброте.
Тут пришлось смутиться Цукану, такой похвалы не ожидал. С Настеной своей прожил перед призывом на службу меньше года. А до нее и женщин толком не знал, хотя в санатории зазывали, порой, откровенно. Углядела она это смущение, расхрабрилась, стала объяснять, что зовут ее Аленой, что она придет попозже, потому что хорошо знает хозяйку хаты, и убежала, помахивая своим узелком, а Цукана проняло.
Через час в избе места свободного почти не осталось, молодухи просачивались одна за другой. Мигом слух разлетелся, что артисты приехали. Все ждут настоящий концерт, тут надо стараться. Дал Цукан команду хору строиться. Хабибов по кнопочкам баяна пробежался, и Прищепа затянул хорошо отрепетированную песню: «Ихав козак на вийноньку». Как подголосник Прищепа превзошел себя самого. Когда прозвучало, как казак загинул на чужой стороне, а подаренным девичьим платком ему накрыли очи, – послышались всхлипы, вздохи. У каждой из них был свой солдат на этой жестокой войне.
Неожиданно хлопнула дверь, в избу вошли пограничники с красными повязками на рукавах. Комендатура. Цукан успел толкнуть Гуськова в бок: «Срочно дуй на пост часовым». Шумно, с прибаутками полез за документами. Старший сержант их внимательно просмотрел, шевеля губами, в такт прочитанному. Возвратил.
– Почему
