ничего такого, что может оскорбить Мане, и в итоге лишиться работы.
– Они – такие же человеческие существа, как и любой из нас, – наконец негромко произнес он.
Люсьен вырос в антисемитской семье. Слову «еврей» всегда предшествовало слово «ублюдок». Его дед и отец были уверены, что капитан Альфред Дрейфус, еврей-офицер, служивший в штабе французской армии в конце прошлого века, был предателем, несмотря на твердые доказательства того, что военные секреты продавал немцам другой офицер – аристократ Эстерхази. Дед Люсьена уверял его, что именно евреи виноваты в унизительном поражении Франции во Франко-прусской войне 1870 года, хотя не мог привести каких-либо аргументов в поддержку этих обвинений. Ненавидел ли он евреев за то, что они предали страну, за то, что они распяли Христа, или за их успешные сделки – не принципиально. Многие французы были антисемитами. И так было всегда, думал Люсьен.
Молодой человек взглянул в глаза Мане и порадовался, что оставил эти мысли при себе.
– Вы, наверное, обратили внимание, что с мая этого года все евреи, начиная с шестилетнего возраста, обязаны носить на одежде желтую звезду Давида? – спросил тот.
– Да, месье.
Люсьен знал об этом, но не считал чем-то из ряда вон выходящим, хотя многие парижане чувствовали себя оскорбленными. В знак протеста некоторые не-евреи начали прикреплять к верхней одежде желтые звезды из толстого сукна, желтые цветы или засовывать в нагрудные карманы пиджаков желтые платки. Он даже слышал, что какая-то женщина нацепила желтую звезду на ошейник своей собаки.
– Шестнадцатого июля, – продолжал Мане, – в Париже согнали почти тринадцать тысяч евреев и отправили в Дранси. Девять тысяч из них – женщины и дети.
Люсьен знал о Дранси. Это был недостроенный квартал близ аэропорта Ле Бурже, который проектировал его друг, архитектор Морис Папон. Год назад в этот квартал начали свозить задержанных со всего парижского региона, хотя там не было ни воды, ни электричества, и никаких санитарных условий. Папон рассказывал ему, что заключенных из Дранси затем переправляли по железной дороге куда-то на восток.
– Сотни людей покончили собой, лишь бы их не отправили в концентрационные лагеря. Матери с младенцами на руках выбрасывались из окон. Вы знали об этом, месье?
Заметив, что эта тема чрезвычайно волнует Мане, Люсьен попытался перевести беседу в другое русло – к сути проекта и двенадцати тысячам франков.
– Это трагедия, месье. Так какие изменения вы хотели бы внести в планировку?
Но промышленник продолжал, пропустив вопрос мимо ушей:
– Скверно, что предприятия, принадлежавшие евреям, конфискованы, а их банковские счета заморожены, но теперь им запретили посещать рестораны, кафе, театры, кинотеатры и парки. И это касается не только евреев-иммигрантов, но и евреев французского происхождения, чьи предки в свое время сражались за Францию. И хуже всего то, – продолжал Мане, – что большинство арестов проводит правительство Виши[2] и французская
Режим Виши – коллаборационистский режим в Южной Франции, возникший после поражения Франции во Второй мировой войне и падения Парижа в 1940 году. Одновременно с согласия вишистского правительства нацистской Германией были оккупированы Северная Франция и атлантическое побережье. Режим просуществовал с 10 июля 1940 по 22 апреля 1945 года.
