раки, крестясь клешнями, залегли под сидениями. Выхаркнув все косточки, мужик встрепенулся, вынул из кармана смятую купюру и сунул безгубой девице. Ловкая старушечья рука перехватила купюру и спрятала в карман пальто.
– На новые нитки! – объяснила старуха, зажимая пальцами губы. Без шва её рот расползался как изъеденный молью свитер. Заметив давшую дуба Зою Павловну, старуха подняла труп с сидения и захихикала – из анального отверстия дохлой собачонки торчала палочка от «Чупа-чупс».
– Старая скалдырная проблядушка. – икая от всхохотов, бранилась старухина утроба.
Рыжая девица умоляюще посмотрела на мужика. Тот, скумекав, достал ещё одну купюру. Убедился, что старуха не таращится в их сторону, молча отдал девице. «На два кило мандаринов хватит» – виновато сказал он и выплюнул очередную косточку. Девица прогоркло зевнула, забралась к нему на колени и по-кошачьи склубочилась. Рыжий ирокез примялся, упершись мужику в пах. Мужик не роптал. Он мечтал о новых мандаринах, нежно-оранжевых с белыми прожилками.
Трамвай, растеряв оставшиеся колёса, дополз до депо, открыл двери и обесточился. Раки шмыгнули наружу.
«Пойду и я напоследок ознакомлюсь» – отважилась старуха, вставая с места. Спотыкаясь о распахнувшийся, болтающийся под ногами рот, она наощупь пробиралась по салону. Рванув на себя дверь водительской кабины, старуха отшатнулась:
– Вот те на!
На пустом сидении водительского кресла, обтянутого заводским целлофаном, не было даже сколь-нибудь заметной вмятины или продавленности.
– Иде же ты, миленький? – вопрошала старуха, поднимая с пола безвольный рот. – Мы же так в тебя верили!
Медленно оседая на пол, старуха завыла.
Сергей Павлов
Печево
А зовут меня Достослад Неспростатович, следователь прокулатуры, вот кто я. И пришло ко мне дело, сижу расследую. Яишницу, конечно, кушаю, и молочком горячим со сливочным-то маслицем припиваю. Один сижу, а никто мне и не нужен. Следователь я знатный, и штаны у меня новые, кремовые. Вот так вот сейчас ножку выставлю в проход, чтоб лучше видно.
Здесь-то, на полу, как раз у моей ножки, и расположено покойное тело. Судя по всему – девушка. Голая судя по всему.
Вот, чем хорош кремовый цвет? А он так мягонько как будто намекает на обаятельную мою интеллигентность. Да, и доброту ещё. И важность. Важность следствию важна. А я, так самый важный во всей прокулатуре следователь. А стульчик тут какой-то узковатый, ну да ладно. Идёт мне очень кремовый, и с кожей сочетается чудесно.
Да. Кожица моя, скорлупка. Дотронуться-то жалко. А я дотронусь. Гладкая кожа на щёчке. Вот смотришь в зеркало на кожу на свою, подолгу смотришь. Оттенком желтовата, но с сереньким чуть-чуть. Такой, представьте, цвет: от бледно-золотистого стремится к лёгкому слоновому, но не доходит
