и скучен, в сущности, неусыпный отбор неподходящих объектов для страсти. Этому Джону Харберу лететь бы к Бэбз Осборн, как пчелке на цветок. Дон Алленби, мазохистке из мазохисток, в ногах бы валяться у Десмонда Фэрчайлда, садиста в вечно заломленном, как у водевильного комика, котелке.
– На чашечку кофе времени не найдется? – спросил Харбер. Он был сегодня в полосатом шарфе, по-детски обмотанном вокруг шеи.
– Едва ли, – сказал Мередит и был вознагражден удрученной ссутуленностью удалявшейся к лифту спины.
Пока плотники не построили декорации на сцене театра, труппе разрешили пользоваться комнатой на верхнем этаже отеля. Она выходила окнами на кассы, или на станцию, просторностью вполне соответствовала их задачам и была к тому же роскошно отделана красным деревом. При отправлении или прибытии поезда голуби вспархивали с купольной крыши, клубы пара катили в окна, и Мередит чувствовал себя как на корме рассекающего бесплотные волны древнего брига.
В «Опасном повороте» заняты трое мужчин и четыре женщины, причем все, кроме одной, подписали контракт на сезон. Исключение составляла Дон Алленби, дама за тридцать, взятая только на эту пьесу и со второй же репетиции смертельно втюрившаяся в Ричарда Сент-Айвза. Если за утренним чаем ей первой подавали чашку, она моментально передавала ее ему, объявляя, что его потребности важнее. Стоило ему полезть в карман за трубкой, она тут же щелкала своей музыкальной зажигалкой, вызвякивавшей «Вернись в Сорренто».
Сент-Айвз был явно запуган. Загнанный в угол, похлопывал ее по плечу, а по лицу блуждала тем временем затравленная улыбка, как у хозяина, оглаживающего нервного пса, который может и тяпнуть. Он хихикал всякий раз, когда она к нему обращалась, и жался к Дотти Бланделл, ускакивая с ней под ручку, едва закончится репетиция.
В общем, он был сам виноват. Не надо было любезничать с ней в день читки. Самонадеянно воображать, что ничего не случится, если он выкажет ей мелкие знаки внимания – этой дурнушке, от которой уже в десять утра веяло спиртным, – и разливаться про интереснейшие фотографии, развешанные над лестницей, ведущей в партер.
– Все очень старые, – усердствовал он. – Некоторые 1911 года.
– Какая прелесть! – зажглась она. – Ой, покажите!
Он узнавал некоторых актеров, схваченных камерой в самых животрепещущих позах, и по тому, как она морщила лоб, что-то ляпала невпопад, заключил, что она была бы куда просвещенней, если б носила очки.
– Я один сезон играла в Престоне, в комедии нравов периода Реставрации, – заметила она, разглядывая слащавые завитки П.Л. О’Хары, изображающего капитана Крюка в «Питере Пэне».
Бонни согласился с Мередитом, что Дон Алленби была бы вполне ничего себе женщина, если бы не ее несчастная любовь к красоте, с которой бедняжка никак не могла сладить. Она из тех дев, резюмировал он, которым дай цветущий лужок, тут же они и кинутся собирать цветочки.
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен
