брызгами.
– Какой ужас, – послушно вставляла Стелла. Джордж раскачивался над пожарным занавесом и улыбался. Стелла удивлялась, с какой нежностью вспоминают мужчины самые свои жуткие переживания.
О’Хара дослужился на военном флоте до капитана. В сорок четвертом он прислал Джорджу открытку: где-то в Котсвулде слепой старик палкой нащупывает деревенскую тропку. Эта открытка до сих пор была прилеплена на стене под американским лосем и рядом с пожелтелой вырезкой из газеты – рецензией на «Ричарда II».
– Мне очень жаль, что я не видела пьесу, – любезно заметила Стелла.
Джеффри сказал, что абсурд совершеннейший – будто художник будет прислушиваться к указаниям какого-го Джорджа! Во-вторых, если этот сногсшибательный капитан О’Хара – действительно такой великий актер, как нам талдычат, почему, спрашивается, он не заделался голливудской звездой, вместо того чтоб из года в год ошиваться в провинции?
– За что ты не любишь Джорджа? – спросила Стелла, когда они наверху, на четвертом этаже, убирали гримерку массовки.
– Да нет, он мне нравится, – запротестовал Джеффри. – Очень даже неглупый абориген.
– Он не какой-нибудь ниггер, – сказала она и заметила, как он перекосился. Он был в шерстяных, добытых из шкафа митенках: боялся запачкаться. Мыл высокое зеркало скрученным листом «Вечернего эха», и с митенок капало.
– Снял бы ты их, – посоветовала Стелла. А у самой руки были все черные от полиграфической краски.
Она не доставала до верха, тянулась через туалетный столик на цыпочках, и тут-то Джеффри положил руку ей на плечо. Не случайно, конечно, – слишком уж он тяжело дышал. Она хотела его отпихнуть, но вспомнила про Мередита. Репетиция с Джеффри не повредит, когда пробьет час и Мередит позовет ее. Первое соитие, как она поняла из книг, неизбежно болезненно, если только вы не тренированная теннисистка или наездница. Несмотря на свой гестаповский монокль, Мередит, как человек светский, безусловно, будет шокирован, если она закричит. Поскорей заглотнув лакрицу, которой Джордж ее угостил с утра, она повернулась к Джеффри и закрыла глаза в ожидании.
Ноль внимания на губы, Джеффри припал к ее уху. Будь это и сам Мередит, едва ли бы она особенно наслаждалась. В голову лезла детская передача, где ее учили озвучивать бурю, сбоку пыхтя в микрофон.
Она стала гладить жесткие волосы Джеффри. Женственный жест, виденный-перевиденный на экране кино. Скорей материнский, считала Стелла, чем чувственный. Так женщина гладит ребеночка, чтоб успокоился, больше не тряс головкой.
Она радовалась, что у нее чистые уши. Каждые две недели, в банный день, Лили их прочищала невидимкой. Дядя Вернон говорил, это очень опасно. Недолго и продырявить Стеллу. Увернувшись, она перестала баюкать голову Джеффри и сунула руку вниз, отделить от него свой живот. На самом деле оказалось – все ужасно противно, и мужчина отнюдь не ребеночек.
Что-то
