чем в мать.
– Ой, тут вы ошибаетесь, – запротестовала она. – Нет, это я, наверное, в мать, потому что дядя Вернон мне никто.
Мередит все еще зевал. Еще мерцало золото задних зубов, когда он вынул бумажку в десять шиллингов и помахал официантке.
Стелла, извинившись, пошла в женскую уборную и притворилась, что моет руки. В зеркале она видела, как дежурная – серебряный обруч на рыжих кудрях – клюет носом на стуле у двери. В красной мисочке на подзеркальнике всего-то было шесть пенсов. Недостаточно, чтоб войти в долю за чай на троих плюс еще два пирожных и чаевые, и притом – как неслышно сунуть их в карман?
Что лучше – чтоб Мередит счел ее халявщицей или чтоб ее арестовали за воровство? Может быть, упасть в обморок? Миссис Аккерли ее учила расслаблять мышцы и падать, как куль с мукой.
Вряд ли Мередит будет требовать с нее треть по счету, когда увидит распростертую на полу. Да, но вдруг она упадет нескладно, выставит резинки от пояса всем напоказ, как проститутка? Дура я, дура, думала она. Дядя Вернон предлагал ей деньги, а она воротила нос.
С колотящимся сердцем она засунула в рукав три пенса, но дальше нервы не выдержали, она вышла и увидела, что оба, уже одетые, ждут ее у выхода.
На улице Мередит сказал, что они еще встретятся, когда начнется сезон. Бонни возьмет над ней шефство.
– Но вы же не видели, как я играю, – изумилась она.
Она уже примирилась с карьерой продавщицы в Вулворте. Он вздернул брови и сказал, что полагает иначе. С ней в свое время свяжется секретарша. Она покраснела, когда он пожимал ей руку.
– Жду новых встреч, – галантно сказал Бонни. Поцеловал ее в щечку и предложил остановить такси.
– Мне надо еще кое-что купить, – сказала она. – Я сама потом поймаю. Дядя Вернон никогда не ездит на такси, он считает унизительным давать чаевые. Глупо, правда? Огромное вам спасибо за чай.
Дождь перестал, тучи были в заплатах холодного белого света. Она бросилась через дорогу бегом, будто вдруг увидела знакомого, добежала чуть не до конца Болд-стрит и только там остановилась и оглянулась. Она ничего не видела из-за трамвая, которому не давала проехать тележка с углем, но когда он протренькал мимо, то рассмотрела: Мередит, подняв капюшон, вышагивает через Ганновер-плейс в сторону реки. В глубине души она знала, что это не он. Теперь всю мою жизнь, думала она, я тебя буду видеть в любой толпе.
Она поднялась в гору, к церкви Святого Луки, в которой ее прадед – воображаемый конечно – некогда играл на органе. Сизые травы плескались в сквозных пробоинах зависшей в поднебесье на своих винтовых ступеньках разбомбленной колокольни. Дядя Вернон говорил, что это уродство и непонятно, почему муниципалитет не может сровнять все сооруженье с землей и довести до конца то, что начали люфтваффе. Стелла спорила, говорила, что церковь – памятник архитектуры, а разбитая колокольня – лестница из прошлого в будущее.
Теперь она знала,
