что у нас длинные руки…» – зловеще говорил книжный злодей кардинал Ришелье и мстительно улыбался кривой улыбкой, как Клушина в коридоре.
Во-вторых, письмо было очень кстати: он же поступил в Малый театр и стал танцевать много и успешно… вот именно! Значит, кто-то, кто танцевал эти партии до него, стал менее востребованным, был отстранён, перешёл во второй состав, уступил свои роли ему. Грань очень тонка: кто исполняет лучше, кто хуже – есть, конечно, и объективные критерии, но «обиженных» и желающих указать молодому дарованию его место всегда немало.
А желающих поехать на гастроли в Японию и того больше.
«Сигнал» был рассчитан точно, бил в самое больное место: комсомолец Василий, говорилось там чёрным по белому, домогается любви иностранной студентки. Причём отнюдь не из «социалистического лагеря», а из капиталистической Бельгии. Очевидно, что он рассчитывает уехать за границу – может быть, и не вернуться с ближайших гастролей.
Доказательства? Инквизиции не нужны доказательства – это ты должен доказывать им, что чист и невиновен. Ударить чёрным по белому очень легко, а вот отмыться…
Исключить его из списков, никаких зарубежных гастролей, никакой Японии.
Может, и из комсомола исключить – чтобы уж наверняка?
Будет знать, как крутить любовь с иностранками!
– А что было потом?
– А потом я написал письмо Брежневу.
– Кому-кому?! Ты?! С ума сошёл?!
Никогда не разговаривайте с неизвестными, учил классик.
Я говорю со своим героем и не узнаю его: где тот маленький Вася, которого я так ясно видела, который (я точно знала и угадала!) радовался чёрным чешкам с белыми треугольничками и сердился на тяжёлую шубку? Тот мальчик, который подобрал котёнка Фому и прилежно переписывал клавиры?
Или это он и есть? Узнавала ли его Олимпиада, его собственная любимая Мама?
Разве я придумала бы про него такое: письмо Брежневу, надо же!
– Между прочим, я не твой персонаж. Ты не можешь меня придумать. Ты можешь только воспроизвести… Либретто своей жизни я сочинял сам, без соавторов!
Он прав. Персонажи всегда творят, что хотят… что ж, пишем Брежневу.
На деревню, дедушке, ха-ха.
Москва, Кремль.
Генеральному секретарю Коммунистической партии Советского Союза.
«Милый дедушка! Нету никакой моей возможности…»
– И копию – первому секретарю Обкома партии Ленинграда, – спокойно добавляет мой герой.
Был ли он идеалистом?
Конечно, был.
В балете все идеалисты и перфекционисты, максималисты и романтики, как же иначе достичь каждой следующей высоты и удержаться на ней? Без идеализма – путь в администраторы, а не в творчество.
Всё, чему их учили: служение, честь, традиции, гордость; всё, что они танцевали и изображали: любовь, верность, предательство, смерть.
Чёрное
