за мое внимание, прививая каждая свой уклад, внушая свои принципы, начиная бытовыми и заканчивая моральными. В результате, я считаю, у меня расшатанная нервная система, но при этом в два раза больше принципов, чем у всех остальных. И как они умещаются в одном существе, порой понять трудно. Благо сейчас на своих принципах мама с тетей уже не настаивают: разбирайся, мол, сама, взрослая уже. Но ядро конфликта заряжено в пушку и время от времени выстреливает, иногда совпадая с полуденным выстрелом в Петропавловке. Да, пожалуй, именно в это время, если задуматься, я острее всего ощущаю внутреннее противоречие, диссонанс, зовущий глухим выстрелом из подсознания в сознание к примирению убеждений двух одинаково непоколебимых сестер, воспитывавших меня по очереди: учебный год – мама, летние каникулы – тетя. Хорошо, что жизнь развела их по разным городам, чем немножко разбавила кипучий концентрат единства и борьбы противоположностей. И я уверена, что тетя считает этот митинг раздутым пузырем и не одобрит похода к Исаакию – хотя бы потому, что мама туда идет. А мама собирается очень активно, с самого утра, ходит, напевает почему-то итальянскую партизанскую песенку «Bella ciao», мотив которой так превосходно миксуется с третьей частью семнадцатой сонаты Бетховена (ее с самого утра напевает папа, наглаживая рубашку), и в доме царит атмосфера праздника и приятного, хоть и слегка обременительного для людей старшего поколения волнения, слегка пахнущего валерьянкой и коньяком с ломтиком лимона. Мне радостно сейчас смотреть на родителей хотя бы потому, что я вижу редкий (да, очень редкий) момент их единения. И в чем-то я даже благодарна московским патриархам, если забрать Исаакий – их инициатива. Дело в том, что у петербургской интеллигенции есть одно чарующее свойство: ей очень нравится дух объединения, ощущение родства душ – и чем больше наберется родственных душ, тем лучше, – но чувство стадности при этом ей глубоко противно. Каждый интеллигент гордится своей самостью и отщепенством, отчасти даже пестуя его, вознося на пьедестал (небольшой, чтобы окружающие не заметили, а то будет похоже на гордыню, а это грех). Но за любую возможность объединиться, когда это необходимо – а острая необходимость возникает лишь в случае объединения против чего-то или кого-то, – о, это подарок небес, возможность слиться в бурном экстазе с такими же, как ты, увидеть близких друзей, с которыми не общаешься месяцами и годами, проживая с ними в одном городе, но чаще встречаясь, скорее, с теми, кто эмигрировал и регулярно навещает родной Петербург и всех, кто остался в нем.
В конце концов, приятно публично процитировать «Горе от ума» и взяться за руки, хотя физические контакты сдержанные интеллигенты тоже применяют весьма избирательно: негоже это – кидаться в объятия без особого случая. Но втайне друг от друга и даже от самих себя они ждут всего этого и даже страстно желают. Потому что тут присутствует нечто выше человеческих привязанностей – тут идея, торжество смысла над бренностью и что там еще. Я же к подобному единению отношусь (но никогда не признаюсь