забыл про меня? Не думай о маминых словах. Не думай о маминых словах.
Толпа постепенно редеет. Время идет. В порыве отчаяния я лезу в сумку и отпихиваю подальше бесполезный мобильник. Хватаю распечатку папиного письма с его адресом и телефоном. Позвонить? А телефоны-автоматы здесь есть? Как они вообще работают? Я устала оттого, что так много сделала сама, оттого что была такой решительной и смелой в аэропорту дома. Я прокачала опыт по максимуму в этой игре, и у меня больше нет запасных жизней.
«Руби», – мысленно взываю я, борясь с подступающими слезами. Вспоминаю, как во время зимних каникул мы с ней сели в поезд до Нью-Йорк-Сити, это два часа езды на юг от Хадсонвилла. Выйдя из здания вокзала в круговерть движения и шума машин, спешащих людей, я захотела свернуться клубочком и спрятаться. Но Руби махнула рукой в перчатке, и к нам, будто по волшебству, подкатило желтое такси.
Я нервно втягиваю воздух. Пожалуй, во мне осталась еще способность действовать. Я медленно иду к выходу и тащу за собой чемодан, а вместе с ним и свои сомнения. Нет вообще никакой уверенности в том, что я поступаю правильно. Окунувшись в прохладу ясного утра, я смотрю по сторонам, по-прежнему ищу отца. Тротуар здесь неуловимо напоминает тот, что остался дома, те же такси, тележки для багажа и беспокойные путешественники. Я делаю робкий взмах рукой навстречу движению, часть меня все еще надеется, что вот сейчас откуда ни возьмись появится папа и меня ждет спасение. Вместо этого рядом со мной, скрипя тормозами, останавливается помятое серебристое такси. Я что, сама поймала такси?
Водитель с седыми волосами и зажатой во рту сигаретой помогает мне загрузить чемодан в багажник. Все еще не веря в происходящее, я устраиваюсь на заднем сиденье, и мы трогаемся в путь.
– Alors[4], – одной рукой водитель прикуривает, другая на руле, – куда вы едете, mademoiselle?[5]
Он узнал во мне американку, это вызывает у меня и удивление, и чувство облегчения одновременно.
– Э-э-э, – я разворачиваю распечатку письма, – тринадцать, Рю-ду-Пэйн, – читаю громко. Внутри меня все сжимается. Вот вам и дурное предзнаменование. Улица боли?[6]
Водитель усмехается и резко виляет, объезжая парня на мопеде.
– Это произносится как «пэн», – он говорит по-английски с сильным акцентом. – «Пэн» по-французски значит «хлеб».
– А, – бормочу я в смущении. Конечно. Как кафе Au Bon Pain.
– А город-то какой? – спрашивает водитель, вылетая на шоссе. – У нас в Провансе много городов: Авиньон, Экс-ан-Прованс, Кассис…
– Понятно. Э… Город называется… Лес-Доукс-Кэминс, – я снова читаю вслух, не сомневаясь, что исковеркала произношение. Опять.
– Très bien[7], – водитель выпускает дым. – C'est une belle ville[8]. Красивый город. Скоро сама увидишь.
Однако сейчас, пока мы на огромной скорости несемся по шоссе, я вижу лишь дорожные знаки и равнины, словно и не уезжала из Америки. Я ловлю
Итак (фр.).
Мадемуазель (фр.).
Англ.
Очень хорошо (фр.).
Красивый город (фр.).
