нос. ― У нас есть смутьяны, и не всех их можно посадить в подвал под домом стражей. Некоторые из них смутьяны только в мыслях, но от мыслей недалеко до поступков, а мысли не прочтешь…
– Ошибаешься, ― проговорил Харуун, тоже как будто про себя. ― Многие от мыслей никогда не перейдут к делу.
– Но можно навредить и бездействием, ― заметила Джанин. ― Город работает, как муравейник, а что будешь делать, если кто-то станет плохо выполнять всю работу?
– Мы слишком завязаны друг на друге, ― подтвердил Харуун. ― Без кузнеца нельзя, без казначея, судьи, врача, хранителя времени, охотников, стражей… Да только не в этом ли наше преимущество? Если боишься чего-то нехорошего, подумай: чьё-то бездействие ему самому и отзовётся. Разве не так мы живём с начала времён?
– С начала времен маленьких людей, ― поправила Джанин. ― Раньше все было по-другому.
– Никто не знает, как на самом деле было раньше.
Они помолчали некоторое время; дом Джанин всё приближался, и Харуун знал, что ему придётся оставить её и идти к казначею работать, когда они достигнут крыльца.
– Что ты сделаешь с Туркасом? ― спросила Джанин.
– Выслушаю.
– А потом?
Харуун досадливо поморщился.
– Мы уже изгнали его один раз, ― сказал он. ― Но волей богов он остался жив. Если мы попробуем снова, не обрушится ли на нас их гнев?
– Может, и обрушится, ― подтвердила Джанин. ― А если он начнёт рассказывать, что за стенами можно жить?
– Можно жить! ― фыркнул Харуун. ― Все видели, в каком состоянии он пришёл. Это не жизнь.
– Харуун, он выжил там без инструментов, огня и крыши над головой, ― настойчиво проговорила Джанин. ― Люди задумаются, что же будет, если взять инструменты, животных, огонь, оружие… Если пойти туда не на обычную вылазку, не на похороны…
– Я последую воле своего народа, ― ответил Харуун, не показывая ей, что от ее слов ему сделалось страшно. ― Всё меняется. Когда-нибудь.
Джанин остановилась перед ним, своим животом закрывая ему дорогу дальше.
– В прошлый раз, ― сказала она, ― боги сделали больших людей маленькими именно потому, что всё менялось.
– Потому что это они все меняли, ― возразил Харуун. ― А мы ничего не меняем, мы просто подстраиваемся. Если там есть место, где тоже можно жить, почему бы не пойти туда?
– Можно жить? В чаще, кишащей дикими животными?
– Туркас остался жив, ― напомнил Харуун.
– Я вижу, что с тобой не договоришься.
– Ещё объяви меня смутьяном.
– И объявлю!
– О чём мы спорим? Туркас ещё ничего не сказал.
– И правда, ― опомнилась Джанин.
– Я должен идти.
– Суд в три часа, помнишь?
– Помню. А принятие в ученики ― в одиннадцать, не пропусти, ― ответил Харуун. ― Мы с
