пили пиво, курили, беседовали. «Зенит» проигрывал.
Откуда-то появившийся лупатый «качок» с детской чёлкой на лбу присел без приглашения за их стол и, буравя друзей глазами, прогундосил:
– Здесь, между прочим, болеют за «Зенит».
– Мы это видим, – хмыкнул Алексей.
Кажется, ответ был неправильным – «качок» напрягся, стал разбухать.
Толкнув локтем в бок, чуть не поперхнувшегося пивом Фёдора, указывая рукой на «качка», Алексей, улыбаясь, сказал:
– Инкуб.
– Чё? – хрустнув шеей, вытаращил глаза фанат «Зенита».
– Я ему сказал, что ты фанат футбольный. Это на их фене. Товарищ не рубит по-русски. Он филистимлянин с острова Пасхи. Гость наш. В России первый раз. Ему переводить приходится.
– Ты ему скажи, что здесь болеют за «Зенит», – расслабленно осел фанат.
Алексей повернулся к Фёдору и произнёс какую-то абракадабру на английском со словом «Зенит», а Фёдор, подхватил его игру, с серьёзным видом, уважительно цокая языком, воскликнул:
– Вау! О, ес, ес! «Зэн-ни-и-т»! Вери, вери гуд! Супер!
Лицо «инкуба», стало молодеть, превращаясь в мордашку довольного ребёнка, получившего конфету.
– Я пивка сейчас принесу, – бросил он.
С болельщиком выпили ещё по две кружки за его счёт.
На улице накопленный смех вырвался наружу, как истомлённое шампанское из тёплой бутылки. Досмеяться вволю им не дал полицейский патруль. Бурые от мороза лица полицейских, были похожи на морды голодных охотничьих псов, Фёдору казалось, что ноздри их подрагивают, и они голодно принюхиваются. Он предъявил права, Алексей – просроченную справку о регистрации. Бегло просмотрев документы, полицейский вернул права Фёдору, открыл рот, чтобы что-то сказать Алексею, но тот опередил его, ёрнически произнеся:
– Нужно проехать в отдел, для выяснения личности.
Полицай крякнул удивлённо, быстро глянул на своих коллег.
– Вот, дядя Фёдор, я тебе уже говорил, что инкубы оккупировали города, – сказал Алексей и повернулся к полицейскому.
– Старшой, умоляю, не лепи горбатого. Мы ж не гастарбайтеры. Дадим пятихатку, довезите, служивые, нас с другом до метро.
В воронке было холодно, полицейские слушали Михаила Круга, курили. В метро друзья, крепко обнявшись, распрощались – они ехали в разные концы.
Дорога к дому шла на подъём, было скользко, и Фёдор решил идти через дворы, – так было ближе. Неожиданно, будто по приказу пошёл крупный пушистый снег, ветер стих, стало теплее.
Он шёл медленно, вспоминая все перипетии сегодняшнего дня, чувствуя, как подступает тяжёлое тоскливое состояние, переходящее в гадостное неосознанное мучительное состояние, будто он сделал что-то непотребное стыдное, преступное, но конкретика не выплывала. Где-то глубоко в тёмной дыре, спрятанный в лабиринтах подсознания слабо мерцал этот маячок, посылая
