как в страхе пошатнулся:
менты в квартире его были.
Они его с собой забрали
и уж в ментовке объяснили
за что его арестовали:
ты, говорят, вчера убил
дружка. Вот так вот, Афраил.
24
«Когда и где?» «Вы вместе пили.
Соседа Алика. Забыли?»
«Убей, не помню. Мы кутили
и было весело». «А после?»
«Да вот, уснул я на вокзале,
ну то есть перепил как ослик…»
«Свидетели нам показали,
что вы его вот сим ножом
ударили за гаражом…»
25
И покатилось… Обвиненья,
допросы, жгучие сомненья:
а может так?.. Но впечатленье
гнетущее от каталажки
его сломило: он сознался.
И вот уж вскоре по бумажке
ему, как он ни ободрялся,
в лицо суровый прокурор
прочёл суровый приговор.
26
«Друзья подставили, как видно, —
добавил Афраил. – Обидно.
А я не убивал… Эх, быдло
бессовестное…» И печально
подпёр он щёку. Но продолжил
рассказ свой Афраил опальный.
Он вышел из тюрьмы. Ну кто же
его теперь приветит? Но
о нём забыли уж давно.
27
Родня дружить с ним отказалась,
работы не нашёл: осталась
судимость в книжке, вот он малость
подумал и решил добиться,
чтоб приговор был пересмотрен,
и оправдали его лица
судебные. И вот, ободрен
таким решеньем, он в Москву
приехал. «Здесь я и живу
28
уже пять лет», – сказал уныло
нам Афраил. И Афраила
мне было жаль. Кругом всё плыло
в приятной дымке и сердечно
я стал выпытывать у чурки,
какие средства есть, чтоб вечно
он не скитался, но придурки,
затянутые в кожу, к нам
подсели. Начался бедлам.
29
Об этом позже. Или, может,
не стоит вовсе. Пусть продолжит
моё перо о том, что гложет
сейчас мой ум. Итак, читатель,
я вглядывался в Афраила
и мысленно твердил: приятель,
тебя жизнь просто раздавила,
но ты живёшь и как же так,
ты улыбаешься, чудак…
30
И захотелось мне прижаться
к нему щекой к щеке и, братцы,
побрезговал. Да и, признаться,
художник тронут вовсе не был
