много женских предметов в квартире, – сказала ему.
Я не всегда жил один, – ответил возлюбленный.
Этим мы и отличались друг от друга: количеством опыта. Я не чувствовала себя как дома, я не чувствовала себя в гостях. В пространстве, в котором я оказалась, до меня происходили события, другая жизнь, мне абсолютно непонятная. Предметы указывали на прошлые события и по предметам я читала, они так много говорили о владельце.
Однажды ко мне приехала одна девушка, испугалась и уехала, – сказал как-то возлюбленный.
Наверное, она увидела плетки, которые висят у тебя в маленькой комнате? – спросила я.
Может быть, она увидела тот сексколокольчик, другие атрибуты, которые стояли на виду? Или она ничего не увидела. Прислушавшись к тишине квартиры, услышать голоса, и настроения, и те слова и чувства, что застряли в атмосфере, и поскорее сбежать.
Я спала в той же постели, что и Алекса. Она сказала потом, у нее затекала шея. Так я поняла, что мы все спали в одном положении с возлюбленным, именно так, как нам предлагал спать с ним он сам.
Я спала в той же постели, что и куколка с вокзала. Квартира была населена бледными тенями девушек. Глубокое пространство, плотное и вязкое, словно болото, летаргия, сонное царство. Хотелось только спать-спать-спать и бездействовать… Потеря воли… Спячка…
Антимир, назвала позднее Алекса. Ее ум думал ярко, рационально, резал, а на срезе открывалась истина. Ее логичный мужской ум. Я так не умела, а только чувствовала все.
Он отравил меня, и это нечто теперь живет во мне и разрастается, – сказала мне Алекса о нашем возлюбленном, – эта его темнота, части его во мне…
Мне было понятно, о чем она. Это казалось бредом, но это был не бред…
Разве мы не привлеклись к нему на эту глубокую разрушающую силу: боль, наслаждение, власть, контроль?
Или мы привлеклись на его прекрасные слова, его интеллект, его манеры, нежное обхождение? – незрелые, доверчивые девушки. Соблазнить и бросить – заворачивали во многие прекрасные фантики. И разве девушки не хотели быть соблазненными? – Да-да-да… Красиво и нежно соблазненными.
Хотели ли они потом быть брошенными и нести в себе части темноты по жизни?
Многие даже не понимали, во что они вовлекались и что с ними происходило. Но мы с прекрасной Алексой поняли. Только это произошло с большим опозданием.
А чем больше опоздание, тем больше вовлеченность. И я не знала, чем могу помочь ей. На человеческом языке это был все бред, что произошло с нами.
Моей задачей стало не дать поглотить себя черной дыре, не принять в себя темноту, как мне казалось… Я понимала, если с задачей не справлюсь, то не смогу любить. Я не смогу любить мир, себя и возлюбленного. Я умру. Возможно, я буду еще много лет ходить по земле, но уже не буду жить, а буду черной дырой, которую никто не видит кроме меня.
Твоя беспокойная потребность в новизне? – спросила я возлюбленного. – Тебе каждый
