На днях из уездного полицейского управления циркуляр получил. За подписью самого исправника, Попова Константина Ардальоновича. Забастовки всякие чинят. В Харьковской и Полтавской губерниях крестьяне бунтуют. Да и у нас под боком, в Новониколаевском поселке, не все ладно, кружки социал-демократические организовывать стали. Взяли моду сборища устраивать, маевками называют, газетки пролетарские, против царя печатающие, почитывают…
– Всех этих социалистов, которые супротив царя идут, пропалывать надо! С корнем рвать! Чтоб семя злонамеренное не дали! – свирепо вдруг взвился Зыков.
Задремавшая Артемида Ниловна испуганно дернулась, захлопала глазами. Даже Симантовский поперхнулся водкой.
– Вот видите! – ни к кому не обращаясь, воздев указательный палец с коротко остриженным широким ногтем, погрозил кому-то Платон Архипович. – Мужику все эти пролетарии и социалисты глубоко противны! Крепкому крестьянину бунтовать некогда, ему хозяйствовать надо, капитал заводить. В них опора царя!
Зыков воинственно тряхнул бородой:
– Да пусть только государь император глазом мигнет, мы этих супостатов, как вшей, передавим!
Артемида Ниловна, стараясь не скрипнуть стулом, тихонько встала и осторожно вышла на кухню.
Провожая заторопившегося Зыкова, пристав легонько похлопал его по плечу:
– Я на тебя, Маркел Ипатьевич, надеюсь… Ежели что, сообщай.
– Не извольте беспокоиться, ваше благородие, – надевая полушубок, заверил тот, потом, помявшись, понизил голос и с просительной интонацией проговорил: – Ребята мои в возраст вошли… Не сегодня завтра на войну призовут…
– Хорошее дело, – делая вид, что не замечает интонаций, сказал пристав. – Глядишь, георгиевскими кавалерами вернутся или чин получат.
– Так-то оно так, – теребя шапку, проговорил Зыков. – Но старый я ужо стал, не угляжу один за хозяйством. Молодой глаз нужон да рука покрепче…
Пристав вздернул стриженую щетинистую бровь. Зыков стрельнул глазами в комнату, убедился, что учитель и священник заняты беседой, поспешно сунул руку за пазуху.
– Намедни в Новониколаевском был, – проговорил он, суетливо разворачивая чистую цветастую тряпицу. – Вот в лавке штуковину занятную увидел, не удержался… Не обидьте старика, ваше благородие, примите от всей души…
На его заскорузлой ладони в отсветах керосиновых ламп желтым зайчиком блеснул массивный золотой портсигар. Платон Архипович расправил грудь, кашлянул и всем корпусом неторопливо обернулся в сторону устроившихся на диванчике гостей. Затем укоризненно протянул:
– Маркел Ипатьевич… право же…
Зыков быстро нагнулся и бережно выдвинув маленький ящичек под зеркалом, опустил туда портсигар. Платон Архипович шумно вздохнул:
– Ступай, Маркел Ипатьевич, не беспокойся. Думаю, твоей нужде можно помочь.
– Уж помогите, ваше благородие, век не забуду, – прочувственно бормотал Зыков, с поклонами
