прочь, чтоб черт тебя подрал!
– Шутник вы, батюшка, – усмехнулся Збитнев. – Что ж смолкли? Уважьте, спойте дальше…
– Ах ты, чертов сын, трусливый старый поп, полицейский да чиновничий холоп! Что бежишь ты к нам о Божьей воле врать, стыдно харей постной Бога надувать, – еще веселее пропел отец Фока и открыто улыбнулся приставу. – Теперь довольны?
– Вполне, – благодушно ответил Платон Архипович, кивнул. – Что-то вы, господа, блинчиками с икоркой пренебрегаете.
– Блинчики – это идолопоклонство, – отозвался Симантовский, но руку к блюду с горой блинов протянул. – Пережиток былого зимнего празднества, некогда среди наших предков распространенного. Они были тогда дикие, как тунгусы, и блин с солнцем отождествляли. Христианством тут и не пахнет. А ваша церковь, батюшка, взяла этот языческий праздник под свое покровительство, хотя ни в ваших установлениях, ни в евангельской мифологии Масленица и не упоминается… А тут даже учеников распустить велят, – неожиданно закончил он.
Отец Фока только хмыкнул:
– Пусть их! Нажрутся, напьются, на кулачках повеселятся, зато потом смирными агнцами будут, покорными Господу и царю.
– И о бунтах помышлять не станут, – поддакнул Платон Архипович.
Симантовский вдруг встрепенулся:
– Этот тунгус, которого вы только что проводили… Зыков… Он упомянул переселенца Белова… Это у которого сын Петька?
Пристав, припоминая, задумался.
– У него, у него, – качнул головой отец Фока. – Хотел я этого раба Божьего Петра в певчие определить, голос у парня хороший, да он ни в какую.
– В отца, поди, упрямый, – нахмурился Збитнев.
– А что? Упрямство, ежели в науках, так не самое последнее качество. В прошлом году он у меня одним из лучших учеников был, особенно в гуманитарных дисциплинах.
– Зря вы их этим дисциплинам обучаете, – веско заметил Збитнев. – Мужику что надо? Расписаться уметь и арифметику, уж от нее-то никакого вреда, а, напротив, только польза при ведении хозяйства.
Анисим Белов, похвалив Настасьины блины и пирог, накинул полушубок на плечи и, не застегивая его, вышел с Терентием на улицу.
В холодном небе ярко светила луна. Сотниковцы еще не спали. Где-то вдалеке слышались задорные переборы гармони, в соседнем переулке испуганно, но и радостно взвизгивали девки, а еще с другого конца села неслась разухабистая пьяная мужицкая брань. Понятно, село провожало Масленицу.
Прощеное воскресенье…
Белов похлопал приятеля по плечу:
– Айда, Терентий, ко мне. Попробуешь, какие блины моя Татьяна печет.
– А че, я завсегда, – расслабленно мотнул головой Ёлкин, отчего треух сполз ему на глаза.
По дороге он, протрезвев на морозном воздухе, продолжал разыгрывать из себя изрядно захмелевшего и придавленного нуждой мужика. Распахнув доху, Терентий дребезжащим
