у нас раздельное прошлое, а наше настоящее совсем разное, к тому же между нами всегда стоит Лева.
К счастью, Андрей не настолько обаятелен, чтобы мне захотелось его дружбы. Он вообще, необаятелен. Он говорит, как кричит. Как бы тихо ни звучал его голос, мне всегда кажется, что горло Андрея распирает крик, хотя, может, это потому только, что у него толстая, короткая шея. Андрей говорит рублеными фразами, а слушает нетерпеливо, торопясь опять вступить – все так же коротко и рвано. Лева умеет слушать Андрея и, может быть, именно его послушание склеило их дружбу.
В тот раз Андрей говорил с Левой, а я ел рыбу.
Я с трудом отделял вилкой мелкие кости от белого мяса, слушая вполуха, – благо, мое внимательное участие не требовалось. Андрей и Лева размякли от еды и водки. Им хотелось откровенничать друг с другом, как друг – с другом, а я был гарниром, вряд заслуживающим большего внимания, чем тот зеленый горошек к белоглазой рыбе.
Я неумело и опасливо ел рыбу, улавливая лишь какие-то обрывки их беседы, состоявшей из рефрена «ты помнишь? – ага», как это бывает промеж друзей, когда им хочется повспоминать. Они перескакивали с предмета на предмет, без всякого разбору, и постороннему могло показаться, что они говорят на какой-то тарабарщине, когда слова кажутся только набором звуков, хоть и понятно, что они что-то значат.
Потом их разговор незаметно для меня сделал рывок и завис, будто над пропастью. А может, мне только кажется сейчас, будто в тот момент я потерял почву под ногами, потому что в голове застряли самые обыкновенные фразы.
– Вот так, – помолчав, сказал Андрей.
– Правда? – сказал Лева, а я насторожился, потому что его голос звучал плоско, как из старого радиоприемника.
– Правда, – ответил Андрей.
Устав воевать с рыбой, я бросил вилку.
Я рассказал про женщину, которая умерла от того, что рыбья кость впилась ей в пищевод, а врачи вовремя не поняли, почему у нее такая высокая температура.
Потом мы разъехались по домам. Андрей отправился к себе, а Лева попросился переночевать у меня, хоть мы и не договаривались. В постели он долго ворочался, и прежде чем провалиться в сон, мне пришлось несколько раз сказать ему «да-да, я все понял».
В ту ночь мне снилось, будто я сплю со змеями, которые шипя и извиваясь, соединяются в переливчатую массу. Она пухнет, подбирается ко мне, а я не могу отстраниться. Впрочем, может быть, я опять придумываю, не сумев удержать в памяти дурного сна.
Скоро я сдал тест и перестал за себя бояться. Лева со мной не пошел.
– Чему быть, тому не миновать, – сказал он.
Не сговариваясь, мы стали осторожнее. Иногда, целуясь с Левой, я думаю о змеистых, похожих на сперматозоиды, существах, которые перебираются изо рта в рот, но окончательно в это не верю, в глубине души убежденный, что беда обойдет меня стороной.
Наверное,
