я еще даже не приступили к еде.
– Он учитель, – ответил он. – Только не в нашей школе. В Рузвельте.
– А мать?
– Она умерла. Около года назад.
Он запихал в рот очередной кусок и протянул руку за следующим.
– Мне очень жаль, – сказала я.
– Почему? Ведь вы же ее не знали.
– Ну, я употребила эти слова в более широком смысле. Я хотела сказать, что сочувствую твоей потере.
Продолжая жевать, он взглянул на меня так, словно я заговорила на санскрите. Потом спросил:
– Как вы готовите этот соус?
– Масло, уксус, – ответила я. – Лимон. Немного вермута. Ничего сложного на самом деле.
– Никогда такого не ел, – сказал он. – А хлеб вы тоже сами испекли?
– Хлеб – это мое хобби, – ответила я. – Я разве что во сне его не пеку.
– Ничего себе!
Изумленно тряхнув головой, он потянулся за новым куском.
После обеда мальчики поднялись в комнату Джонатана, и через секунду раздалась музыка – непривычный грохот ударных, от которого задрожали половицы. Бобби принес свои пластинки.
– Господи, этот парень – настоящий сирота, – сказал Нед.
– Он не сирота, – возразила я. – У него есть отец.
– Ну ты понимаешь, о чем я говорю. Парню приходится несладко.
Я начала убирать со стола. В детстве, я помню, были такие районы, куда мы вообще не заходили. Их для нас как бы не существовало – белое пятно на карте.
– Ну да. Поэтому Джонатан так с ним и носится. Если бы он был еще и колченогим, наверное, обедал бы у нас каждый день, а не через день, как сейчас.
– Что с тобой? – сказал Нед. – Я тебя не узнаю.
Я поставила тарелку Бобби на тарелку Джонатана. Чтобы создать иллюзию того, что он все съел, Джонатан художественно распределил свою еду по краям. Он был такой худущий, что иногда при ярком освещении казался почти прозрачным. Тарелка Бобби была без единого пятнышка, как будто он вылизал ее языком. И на скатерти, там, где он сидел, не осталось ни крошки.
– Я знаю, – ответила я. – И мне его искренне жаль. Но что-то в этом мальчике меня пугает.
– Он просто дикий, вот и все. Растет без матери и, естественно, не слишком ухоженный. По-моему, мы можем позволить себе обогреть одного дикого мальчика, как ты считаешь?
– Да, конечно.
Я понесла грязные тарелки в кухню. Добрый Нед и бессердечная Элис.
Нед принес оставшуюся посуду.
– Не волнуйся, – сказал он, стоя за моей спиной. – Все мальчишки приводят домой диких друзей. Джонатан от этого не испортится, поверь мне.
– Но я не могу не волноваться, – сказала я, включая воду. – Ему тринадцать лет. Это… ну, мне трудно объяснить. Как будто вдруг открылась тайная сторона самого Джонатана. Что-то, что он тщательно скрывал, что-то такое, о чем мы даже не догадывались.
– По-моему,
