style="font-size:15px;"> – Полоумный, – бурчала Бетти, пытаясь подняться на ноги. У неё никак не получалось, потому что она заодно ещё и платье отряхивала, и выбирала сор из волос. – Псих. Вонючка.
Определённо, Бетти не понимала, что барахтается в зарослях ядовитого плюща. А я её просвещать не собиралась. Если ждёт меня адское пламя – что ж, так тому и быть.
– Какая ты гадкая! – крикнула я. – Нет в тебе ничего хорошего, одна только злоба.
Бетти расхохоталась:
– Да меня бабуля учила шеи им сворачивать! Мы вчера на ужин цыплёнка ели с толчёной картошкой и соусом! Все так делают, ничего тут нету плохого. А если есть – значит, и бабуля моя плохая, да и твоя мамаша тоже.
Я покачала головой:
– Цыплят нарочно разводят, для еды. Перепёлки – другое дело. Ты сама знаешь, и нечего прикидываться.
Я так сказала – и засомневалась: точно ли Бетти понимает разницу? Так я её и оставила – в плюще. Всю дорогу к школе молилась: хоть бы завтра Бетти покрыли волдыри, хоть бы она проснулась вся в коросте. Хоть бы лицо ей испещрили фурункулы и струпья. И пусть останутся шрамы – чем глубже, тем лучше. Пусть руки, задушившие бедную перепёлочку, навсегда будут обезображены этим деянием. Не стыдно желать такого убийце, ничуть не стыдно.
Уже к большой перемене Бетти начала почёсывать шею. К концу занятий на щеке у неё выступила сыпь. А я, вернувшись домой, не застала маму. Оказалось, она возле ручья рвёт бальзамин.
– Мама, зачем он тебе? – крикнула я с крыльца.
Она не ответила, только махнула: дескать, давай, помогай. Я побежала через огород к роднику, питавшему наш ручей.
Случись хоть один заморозок, от бальзаминовых зарослей осталась бы только негодная слизь. Но осень выдалась тёплая, и коленчатые стебли щеголяли почти летней свежестью. Ярко-жёлтые цветы давно превратились в прозрачные семенные коробочки, те полопались, семена рассыпались – зато листьев хватало.
В маминой корзинке уже была целая охапка стеблей, а мама всё рвала бальзамин.
– Держи-ка, Аннабель. Мы его весь соберём. Много понадобится. Бетти Гленгарри умудрилась забраться в ядовитый плющ и теперь вся в волдырях.
Мама покачала головой:
– Большая девочка, а простых вещей не знает. Хотя что с неё взять – она же из города. Будет ей урок на всю жизнь.
Мне на ладонь с листа сполз муравейчик. Я его сдула на землю.
– Мама, а ты-то при чём? У Гленгарри на ферме тоже есть ручей, и там тоже полно бальзамина.
Мама прервала работу, чтобы смерить меня укоризненным взглядом:
– Мистер Гленгарри сейчас в Огайо, сестре с переездом помогает. А миссис Гленгарри от радикулита совсем скрутило. Не тащиться же ей к ручью, когда у нас этого бальзамина хоть косой коси!
Мама выдернула ещё пучок и увенчала им мою охапку:
– Миссис Гленгарри звонила, спрашивала, не растёт ли бальзамин у нас возле дома. Он уже
