лишь два отверстия, через которые выходят моча и менструальная кровь. На месте гениталий остается лишь огромный шрам. Ни одна девочка в Сомали не знает подробностей этого страшного ритуала. Нам только говорят: «Когда придет время, с тобой случится нечто очень особенное». Нетерпение, с которым каждая ждет этот особенный момент, можно сравнить с предвкушением подарков от Санта-Клауса на Рождество.
Раньше девушек обрезали, когда они достигали половой зрелости. Странную логику в этом можно проследить: теперь она может иметь своих детей и, значит, пора провести обряд превращения во взрослую. Но со временем обрезание стали проводить все раньше и раньше. Отчасти этот тренд сформировали сами сомалийские девушки – всем не терпится поскорее вступить в мир взрослых.
Аман была моим кумиром, и я подражала ей во всем. Когда за ней пришла цыганка, я, конечно, тоже захотела, чтобы меня обрезали. Накануне я упрашивала маму весь вечер взять меня с собой, но мама только отмахивалась: «Мала еще, помолчи-ка лучше!» Аман моего энтузиазма не разделяла. Помню, как она бурчала: «Ну да, не загнуться бы от этого ритуала, как Халемо». Я тогда еще не понимала, что это все значит, а Аман объяснять мне не стала. На следующий день, еще до рассвета, мама с подругой повели Аман к цыганке, которая проводит обрезание. Я, конечно же, пыталась напроситься с ними, но мама наказала мне оставаться дома с младшими детьми. Меня запреты никогда не останавливали, поэтому, немного пропустив их вперед, я тайком покралась за ними.
Немного погодя пришла цыганка. В Сомали это одни из самых уважаемых и богатых людей – за обрезания приходилось отдавать очень круглую сумму. Однако семьи считали это хорошим инвестированием в будущее дочери – необрезанную девушку невозможно удачно выдать замуж. Целые женские гениталии в нашей стране считаются признаком дурной, падшей женщины, а цыганка, получается, спасает их от этого статуса. Я же считаю эту старуху Живодеркой – от ее рук погибло слишком много девочек.
Я притаилась за деревом и осторожно наблюдала за происходящим. Сестра села на землю, а затем мама и подруга повалили ее на землю и крепко ухватили за плечи. Цыганка принялась копошиться у Аман между ног – и ее лицо исказила страшная гримаса боли.
Бац! Аман сильно лягнула цыганку ногой, вырвалась и побежала прочь – по ногам у нее струилась ярко-алая кровь. Женщины кинулись за ней, догнали и вновь повалили на землю – цыганка продолжила свой ритуал прямо на песке. Я больше не могла наблюдать за этим, в желудке замутило, а в глазах потемнело. «Вот оно какое, превращение в женщину», – думала я. В силу возраста я не понимала, что конкретно делала эта старуха, но кровь и гримаса Аман дали мне понять, что случилось что-то страшное и неправильное. Особенно пугало то, что когда-то пройти через такой обряд предстоит и мне. Я не могла расспросить маму, а Аман, пока она поправлялась, жила от нас отдельно.
Через пару дней меня отправили отнести ей воды, и я накинулась
