style="font-size:15px;"> – Как – ничего? Преподаватель все время думает.
– Что ж, как видишь, не все время.
– Ты все-таки не дурак: ты хорошо знаешь, что сопротивление невозможно.
– Откуда мне это знать?
В свою очередь, подошел и Пинетт. Они стояли по обе стороны Матье, словно его добрый и злой ангелы.
– Ведь ты не пал духом, – сказал Пинетт. – Неужто ты считаешь, что французы не должны сражаться до конца?
Матье пожал плечами:
– Если бы сражался я, я мог бы иметь свое мнение. Но погибают другие, сражаться будут на Луаре, и я не могу решать за них.
– Вот видишь, – сказал Лонжен, насмешливо глядя на Пинетта, – бойню за других не решают.
Матье встревоженно посмотрел на него:
– Я этого не сказал.
– Как не сказал? Ты только что это сказал.
– Если бы оставался шанс, – промолвил Матье, – совсем крохотный шанс…
– И что?
Матье покачал головой:
– Как знать?..
– И что же это означает? – спросил Пинетт.
– Это означает, – объяснил Шарло, – что осталось только ждать, стараясь при этом не портить себе кровь.
– Нет! – крикнул Матье. – Нет!
Он резко встал, сжимая кулаки.
– Я жду с самого детства!
Они недоуменно смотрели на него, он понемногу успокоился.
– Что означает наше решение? – сказал он. – Кто спрашивает наше мнение? Вы отдаете себе отчет в нашем положении?
Они испуганно попятились.
– Ладно, – сказал Пинетт, – ладно, мы его знаем.
– Ты прав, – сказал Лонжен, – солдат не имеет права на собственное мнение.
Его холодная и слюнявая улыбка ужаснула Матье.
– Пленный еще меньше, – сухо ответил он.
Всё спрашивает у нас нашего мнения. Всё. Большой вопрос окружает нас: это фарс. Нам задают вопрос, как людям; нас хотят заставить думать, что мы еще люди. Но нет. Нет. Нет. Какой фарс – эта тень вопроса, который задают одни тени войны другим.
– А что за польза иметь собственное мнение? Решать-то не тебе.
Матье замолчал. Он вдруг подумал: «Нужно будет жить». Жить, срывать день за днем заплесневелые плоды поражения, платить за этот тотальный выбор, от которого он сегодня отказывался. «Но, Боже мой! Я не хотел ни этой войны, ни этого поражения: что за фокус – обязывать меня нести за них ответственность?» Он почувствовал, как в нем поднимается гнев – ярость попавшего в ловушку зверя, и, подняв голову, он увидел, как такой же гнев блестит в глазах его товарищей. Крикнуть в небо всем вместе: «Мы не имеем ничего общего с этой бойней! Мы не имеем ничего общего с этой бойней! Мы невиновны!» Его порыв угас: безусловная невиновность сияла в утреннем солнце, ее можно было ощутить на листьях травы. Но она так мала: истиной была эта неуловимая общая вина, наша вина. Призрак войны, призрак поражения, призрачная виновность. Он по очереди посмотрел на Пинетта и Лонжена и развел руками: он не знал,
