Он рано встал и побрился, как для праздника. Праздник в саду, первое причастие или свадьба с крутящимися красивыми платьями в грабовой аллее, стол на лужайке, влажное жужжание ос, опьяненных сахаром. Люберон встал и пошел помочиться к изгороди; Лонжен вошел в ригу, держа одеяла под мышкой; затем он появился, апатично подошел к желобу и намочил в воде палец с насмешливым и праздным видом. Матье не было необходимости долго смотреть на это бледное лицо, чтобы почувствовать, что праздника больше не будет, ни сейчас, ни когда-либо после.
Старый фермер вышел из дома. Куря трубку, он смотрел на них.
– Привет, папаша! – сказал Шарло.
– Привет, – ответил фермер, качая головой. – Э! Да уж. Привет!
Он сделал несколько шагов и стал перед ними.
– Ну что? Вы не ушли?
– Как видите, – сухо сказал Пинетт.
Старик ухмыльнулся, вид у него был недобрый.
– Я же вам говорил. Вы не уйдете.
– Может, и так.
Он сплюнул под ноги и вытер усы.
– А боши? Они сегодня придут?
Все засмеялись.
– Может, да, а может, нет, – ответил Люберон. – Мы, как и вы, ждем их: приводим себя в порядок, чтобы встретить их достойно.
Старик со странным видом посмотрел на них.
– Вы другое дело, – сказал он. – Вы выживете.
Он затянулся и добавил:
– Я эльзасец.
– Знаем, папаша, – вмешался Шварц, – смените пластинку.
Старик покачал головой:
– Странная война. Теперь гибнут гражданские, а солдаты выкарабкиваются.
– Да ладно! Вы же знаете, никто вас не убьет.
– Я же тебе говорю, что я эльзасец.
– Я тоже эльзасец, – сказал Шварц.
– Может, и так, – ответил старик, – только когда я уезжал из Эльзаса, он принадлежал им.
– Они вам не причинят зла, – уговаривал его Шварц. – Они такие же люди, как и мы.
– Как и мы! – внезапно возмутился старик. – Сучий потрох! Ты тоже смог бы отрезать руки у ребенка?
Шварц разразился смехом.
– Он нам рассказывает сказки о прошлой войне, – подмигивая Матье, сказал он.
Шварц взял полотенце, вытер большие мускулистые руки и, повернувшись к старику, объяснил:
– Они же не психи. Они вам дадут сигареты, да! И шоколад, это называется пропагандой, а вам останется только принять их, это ни к чему не обязывает.
Потом, все еще смеясь, добавил:
– Я вам говорю, папаша, сегодня лучше быть уроженцем Страсбурга, чем Парижа.
– Я на старости лет не хочу становиться немцем, – сказал фермер. – Сучий потрох! Пусть лучше меня расстреляют.
Шварц хлопнул себя по ляжке.
– Вы слышите? Сучий потрох! – передразнил он старика. – Лично я предпочитаю
