Вы что, забыли, что мы на войне?
Лонжен махнул рукой.
– Война закончилась, господин лейтенант, – сказал он, странно улыбаясь.
– Она не закончилась. Постыдились бы говорить, что она закончилась, когда в тридцати километрах отсюда парни гибнут, прикрывая нас.
– Бедняги, – не унимался Лонжен. – Их гонят на гибель, в то время как на носу перемирие.
Лейтенант сильно покраснел.
– Во всяком случае, вы пока еще солдаты. Пока вас не отошлют по домам, вы остаетесь солдатами и будете повиноваться своим командирам.
– Даже в лагерях для военнопленных? – спросил Шварц.
Лейтенант не ответил: он с презрительной робостью смотрел на солдат; люди отвечали на его взгляд без нетерпения и смущения: им нравилось новое удовольствие – вызывать робость. Помешкав, лейтенант пожал плечами и круто повернулся.
– Будьте любезны быстро встать, – сказал он через плечо.
Он удалился, очень прямой, танцующим шагом. «Его последний танец, – подумал Матье, – через несколько часов немецкие пастухи погонят нас всех на восток толпой без различия в чинах». Шварц зевнул и заплакал; Лонжен закурил сигарету; Шарло вырывал вокруг себя пучками траву: все они боялись встать.
– Видели? – спросил Люберон. – Он сказал: «Я вас отошлю спать в школу». Значит, мы не уходим.
– Он сказал просто так, – возразил Шарло. – Он знает не больше нашего.
Сержант Пьерне внезапно взорвался:
– Тогда кто знает?! Кто знает?!
Никто не ответил. Через какое-то время Пинетт вскочил на ноги.
– Ну что, умываться? – предложил он.
– Хорошо бы, – зевая, сказал Шарло.
Он встал. Матье и сержант Пьерне тоже встали.
– Ой, какой у нас младенец! – крикнул Лонжен.
Розовый, голый, без растительности, с розовыми щеками и маленьким толстеньким животиком, обласканный светлым утренним солнцем, Шарло был похож на самого красивого младенца Франции. Шварц, крадучись, подошел к нему сзади, как каждое утро.
– Ты дрожишь от страха, – приговаривал он, щекоча его. – Ты дрожишь от страха, младенец.
Шарло смеялся и, извиваясь, вскрикивал, но не так резво, как обычно. Пинетт обернулся к Лонжену, тот с упрямым видом курил.
– Ты не идешь?
– Куда?
– Умываться!
– К чертям! – сказал Лонжен. – Умываться! Для кого? Для фрицев? Они меня и таким возьмут.
– Никто тебя не возьмет.
– Да ладно уж! – прикрикнул Лонжен.
– Можно еще выкарабкаться, черт возьми! – сказал Пинетт.
– Ты что, веришь в сказки?
– Даже если тебя возьмут, это еще не значит, что надо оставаться грязным.
– Я не хочу умываться для них.
– Какую ерунду ты несешь! – возмутился Пинетт. – Глупее не бывает!
Лонжен, не отвечая,
