Мейер послал три машины с солдатами в сторону Малиновки…
Клавдия Федоровна молча прошлась по комнате.
– Может быть, Власенко и Скурихин не выдержали допроса и в чем-нибудь признались?
– Нет, нет, – горячо возразил Борзов, – я был там почти все время. Они не сказали ни слова.
– Что же делать? – спросила Клавдия Федоровна.
– Вы знаете Колю Охотникова в лицо? – спросил Никита Кузьмич.
– Знаю. В день казни я хотела увести его с собой, но мне помешал фотограф с базарной площади. Он тоже хотел забрать мальчика. Пока мы с ним спорили, Коля исчез…
– Фотограф все-таки зацапал его. Ему, видите ли, нужны здоровые руки. Хотел, чтобы мальчик был у него вместо домработницы.
– Ну, это вы зря, Никита Кузьмич, – возразила Клавдия Федоровна. – Старик Якушкин неплохой человек.
– Ладно, – проговорил Борзов. – Сейчас важно разыскать детей, а то они начнут пробираться к Малиновке и наткнутся на засаду.
– Почему вы думаете, что они пойдут туда?
– Из случайного слова, сказанного Блиновым, я понял, что Коля где-то кому-то говорил о Малиновке…
Вдруг Клавдия Федоровна испуганно схватила его за руку.
– Тихо! – прошептала она и даже при слабом, неверном свете угасающей коптилки было видно, как побледнело ее лицо. – Идут!
Никита Кузьмич быстрым движением вытащил пистолет и прижался к косяку двери.
– Если сюда войдут, я буду стрелять, – проговорил он.
Клавдия Федоровна кивнула в сторону спящего Вити:
– Вы погубите его! Нельзя!..
Лицо Никиты исказилось. Тускло блестел в его руке прижатый к груди револьвер.
Шаги за окном стихли. Потом опять заскрипел гравий. Странно, но собака перестала лаять…
Клавдия Федоровна прильнула к окну. Она долго вглядывалась в темноту и вдруг, тихо ахнув, быстро направилась к двери.
Борзов невольно отшатнулся, когда она проходила мимо. На мгновение ему показалось, что он попал в засаду…
Он еще плотнее прижался к стене, готовясь к самому худшему. Ведь он никогда бы не смог объяснить ни Курту Мейеру, ни Блинову, почему оказался здесь ночью.
– Никита Кузьмич, посмотрите, кто пришел! – голос Клавдии Федоровны звучал спокойно.
Борзов осторожно вышел из своего убежища. Перед ним стояли до предела измученные, но целые и невредимые Коля Охотников и Мая Шубина.
Глава одиннадцатая. Еще одно испытание
Если бы не война, Геннадий Андреевич Стремянной так бы и продолжал учительствовать в школе, где преподавал историю.
Немного сутулый, в черном пиджаке и залоснившихся брюках, он входил в класс и неизменно начинал урок одной и той же фразой: «И так, дети, на чем мы остановились в прошлый раз?» При этом он делал долгую паузу и ждал, что ему ответят. Конечно, он не был педантом, но ему хотелось удостовериться, что его ученики
