style="font-size:15px;"> Маловероятно, что веселый юноша, чья голова была битком набита планами, счастливый любовник и в самом деле собирался наложить на себя руки… Но неужели ему было суждено всю свою жизнь – а она, как известно, коротка и неповторима – выполнять поденную работу для книгопродавцев?
VIII. Деловой человек… в собственном воображении
Никогда не следует судить тех, кого любишь. Настоящая привязанность слепа.
Шел 1825 год. Бальзак, живший на улице Турнон, почти ежедневно виделся с госпожой де Берни: она продала свой дом в Вильпаризи и поселилась теперь неподалеку от возлюбленного. Она давала ему все: обожание опытной женщины, сладострастной и вместе нежной; материнскую любовь стареющей эгерии[69] к молодому человеку, глаза которого, по словам Теофиля Готье, походили на «два черных бриллианта и время от времени вспыхивали яркими золотистыми искрами; то были глаза властелина, ясновидца, укротителя»; она знала свет и давала Оноре ценные советы, как там себя вести; она много рассказывала ему о старом режиме, о революции и обществе времен Империи, зародившемся в период Директории. Проницательная, насмешливая и страстная, не питавшая иллюзий насчет людей и все же относившаяся к ним беззлобно, способная на безграничную преданность, она описывала ему всевозможные интриги, алчные устремления, заговоры. Словом, объясняла жизнь.
Он и сам наблюдал современное ему общество – общество Реставрации. Человеческая энергия, которая в годы Империи расходовалась на воинские подвиги, теперь накапливалась, и это таило в себе опасность. Бальзак постигал особые интересы, отличавшие эту эпоху, как и все переходные эпохи. На самом верху общественной лестницы смешивались два социальных слоя. С одной стороны, прежняя аристократия, населявшая Сен-Жерменское предместье, поредевшая в годы якобинской диктатуры; она опять укрепилась после возвращения короля и ныне опрометчиво пыталась вновь утвердить свое первенство, свои исключительные права, требовала возмездия; с другой стороны, множество выскочек, рожденных Империей, финансовые воротилы, многие из которых удержались на поверхности, приняв сторону монархии если не по велению души, то по расчету. Оба этих слоя были почти недоступны Оноре Бальзаку.
Ниже их располагалась уже обузданная, осторожная, затаившая злобу часть буржуазии, которая боялась утратить то, что она приобрела и завоевала благодаря революции. Юный отпрыск буржуазной семьи, сын наполеоновского чиновника, Бальзак должен был ненавидеть ультрароялистов. «Все свидетельствует о том, что бонапартистский пыл, видимо, переполнял сердце этого юноши», – пишет Бернар Гийон. Ему был понятен гнев молодых либералов и ярость оставшихся не у дел героев былых сражений, офицеров на половинном пенсионе, – они не могли найти себе применения в мирной жизни, а потому все дни играли на бильярде в кафе и вынашивали заговоры против существующего режима.
Надо всем стоял король – Людовик XVIII; он ясно видел опасность и хотел бы засыпать
Эгерия – в древнеримской мифологии нимфа-прорицательница; божественная супруга римского царя Нумы Помпилия, всегда прислушивавшегося к ее советам.
