в тыл по болезни, если за это время мне не назначат заместителя, как я о том просил Болдырева. При современном положении начальников считаю свое пребывание в корпусе абсолютно бесполезным, а для себя лично – убийственным, ибо мириться с происходящим я не в состоянии, а изменить его не в силах.
Ужасно положение ударного батальона 120-й дивизии; все остальные части корпуса отказались сменять его на занимаемом им боевом участке, где он стоит уже второй месяц в самых тяжелых условиях позднего осеннего времени; число здоровых людей в ротах дошло до 20—25.
Последняя встрепка, заданная немцам, усугубила и без того остро враждебное отношение к батальону всех остальных частей дивизии, которые прямо боятся идти на этот участок, который немцы два дня подряд наказывали ожесточенным огнем легкой и тяжелой артиллерии.
С большим трудом выхлопотал у командарма приказание ударному батальону 38-й дивизии сменить на позиции батальон 120-й дивизии; но ударники 38-й дивизии были таковыми только до тех пор, пока с этим было связано квартирование в Двинске в качестве охраны штаба армии и проистекавшие из этого милости и льготы; как только они узнали, что им надо идти на боевой участок, батальон сразу растаял, квазиударники разошлись по своим частям, а большинство удрало в отпуск.
А на этом батальоне Болдырев строил разные усмирительные и восстановительные планы!
Сидим без газет; новая петроградская власть завернула цензуру à la Плеве. Положение с продовольствием отчаянное, без надежды на улучшение; мой корпусный интендант невероятными усилиями набрал и накупил муки на десять дней, но дальше и наши горизонты кончаются.
8 ноября. Поздно ночью получили телеграмму армейского комитета с приказанием всем войсковым комитетам собраться и не расходиться, ожидая какого-то решения чрезвычайной важности.
Ждали всю ночь и всё утро; разгадка получилась только после полудня, когда наша радиостанция перехватила радио Совета народных комиссаров (так называется, по-видимому, новая власть, заменившая Временное правительство), коим Верховному главнокомандующему приказывалось немедленно приступить к мирным переговорам с властями враждебных государств.
Этим началась расплата большевистских главарей со своими немецкими хозяевами и с нашими товарищами по выданным векселям. Карты раскрыты; начинается возмездие союзникам за слепоту и дряблость их представителей в России. Отныне большевики – непоколебимые повелители всей фронтовой и тыловой шкурятины и всего русского хулиганства; они пошли с козырного туза, бить которого сейчас нечем. Россия как военная союзница потеряна для союзников.
Из разговоров радиотелеграфистов узнали, что Ставка со вчерашнего дня все время пыталась передать что-то в армии, но сидящие на всех станциях и аппаратах большевистские комиссары этого не допустили.
Теперь мы имеем право сказать: «Ныне отпущаеши раба Твоего…» Идут какие-то слухи о восстании
