радость; он был необычайно любезен, рассыпался в уверениях самого глубокого уважения к командному составу, цену и значение которого он, Крыленко, отлично понимает; уверял, что побеспокоил командиров только из желания ознакомиться с положением дел, и проливал крокодиловы слезы по поводу того, что генерал Болдырев не пожелал исполнить его покорнейшей просьбы заехать к нему в вагон.
Свой приказ о заключении перемирия полками Крыленко признал ошибкой, вполне естественной в той лихорадочной обстановке, в которой он отдавался; свои угрозы по адресу генералов просил понимать ограничительно и только по адресу тех, кто бунтует против власти Совета народных комиссаров.
Утверждал, что ни о каком сепаратном мире они не думают, а говорят об общем мире, так как знают, что мира хотят все воюющие; пытался доказать, что их не так понимают и что союзников они нисколько не боятся, а от японцев уже получили гарантию полного нейтралитета в восточных делах.
Относительно сопротивления Ставки и Духонина Крыленко заявил, что им «надоела кровь», а поэтому они не двигают на Могилев свои петроградские войска, – которые-де в один день могут смести всю Ставку, – так как уверены, что сопротивление ликвидируется само собой, как только Ставка увидит, что она одинока.
Такова, в передаче Власьева, суть беседы; командиры корпусов, по словам Власьева, говорили с Крыленкой резко и правдиво, особенно же командир 47-го[28] корпуса генерал Суханов. При прощании верхопрап был утонченно вежлив, благодарил за откровенное изложение своих мыслей и высказал, что считает, что прибывший к нему командный состав действительно любит свою родину, так как пошел навстречу его протянутой руке.
Тут он заявил, что смещает с должности генерала Болдырева и назначает его начальником дивизии, а поэтому просит посоветовать, кого назначить командующим армией, а также и главнокомандующим фронтом на место удаленного от командования генерала Черемисова.
Бывшие на совещании комиссары стали выдвигать мою кандидатуру, и Крыленко поручил корпусному комиссару Антонову спросить меня, согласен ли я на такое назначение. Я ответил, что при современном положении не желаю командовать ни одним солдатом, а не то что армией или фронтом.
По-видимому, наша армия единственная, куда новоявленный главковерх мог проехать беспрепятственно; нам очень напортило сидение на прямом сообщении Двинск – Петроград при исключительном удобстве распространения по тылам и резервам всякой нечисти и пропаганды; даже 12-я, худшая по составу и заболевшая большевизмом ранее армия, в конце концов обольшевичилась не так скоро, как мы.
14, 15, 16 ноября. Довольно тяжелый переезд в Петроград; пришлось пройти все эвакуационные мытарства. В Петрограде спокойно; улицы переполнены толстомордыми и отлично одетыми углубителями революции. Немедленно по приезде домой стали собираться ехать на юг, в Новороссийск; говорят, что на казачьих землях большевизм не может
45-го корпуса.
