выйти на улицу, перейти тротуар, прижаться щекой к деревянному телеграфному столбу и вдыхать запах паровозной гари и слушать гудение проводов. Не знаю, что мне это напоминало, – возможно, поезд, возвращение в Ленинград. Возможно, в этом и крылась тоска по папе, по Ленинграду. Не помню, чтобы Горик так же, как я, стоял неподвижно, прижавшись к столбу, и вслушивался в его гудение и вдыхал паровозную гарь.
После сна мы идем часто на речку. Барахтаемся с Гориком у берега, а на берегу сидят мама и тетя Леля. Они не купаются. Обе в платьях. Не знаю, сколько времени проходит, и тетя Леля говорит:
– Ну, хватит! Уже все посинели. Выходите.
Но мы не хотим выходить. Нам совсем не холодно. Так приятно плескаться в воде прямо у берега, иногда ложась на песчаное дно, и бить ногами по воде.
– Пора, уже прохладно, – опять говорит тетка.
– Нет, нет, не прохладно! Еще немножко!
Тетя Леля поворачивает голову, настороженно к чему-то прислушивается и говорит:
– Водяной бык кричит. Пора выходить.
Мы с Гориком продолжаем бить ногами по воде, лежа на песке, и Горик произносит:
– Да мы этого быка побьем!
Я радостно подхватываю:
– Пусть только сунется! Мы его палкой!
Мы хохочем и еще сильнее бьем ногами по воде.
Проходит какое-то время, и тетка опять поворачивает голову в сторону, прислушивается и говорит:
– Нет, не показалось. Водяной бык кричит.
Я перестаю плескаться, становлюсь на колени и внимательно слушаю.
И вдруг говорю:
– Да, я слышу.
И замечаю, как мама поворачивает в сторону голову и, как мне кажется, смеется.
– Как он кричит? Как? – пристает Горик.
– Так глухо, – говорю я. – У-у-у – будто издалека.
Однажды, вот так купаясь, я вдруг слышу:
– Леля, воды отошли.
Мама быстро натягивает на меня платье, надевает носочки, сандалики, и мы бежим с ней, как две подружки, взявшись за руки по мосту.
– Куда бежим?
– За мальчиком или девочкой, – говорит мама.
Я уже что-то понимала – понимала, что будет у мамы кто-то.
Я забегаю вперед, не отпуская руки, и, глядя ей в глаза, говорю:
– Только не Ленку, противную девчонку!
Не понимаю, слышит ли меня мама, я кричу, преграждая дорогу:
– Только не Ленку, противную девчонку!
Я скучала без мамы. Мне было плохо. Я не жаловалась, не плакала, но мне было плохо.
– Я не могу без маминой мякоти.
– Без чего? – тетя Леля засмеялась. – Без чего?
Я промолчала. Я сама не знала, что это такое. Не могла точнее выразить свое чувство. Возможно, мамина рука, которую я держала, засыпая, а возможно, мамины глаза… Не
