они умывают тебя теплой водой, проводя маминой рукой по лицу? Нет, все же они зовут куда-то, в какую-то прекрасную даль, и от этого я начинаю дрожать.
– Иди ужинать, – позвала тетка.
В теплом мягком воздухе где-то далеко зародилось, разлилось и поплыло мимо меня могучее пение, смешанное с грустью. Это запели женщины с Дублянки. Исполненное грусти и тоски пение проплывает мимо меня и исчезает где-то в степи, за городом. Это пение охватывает меня, как сумерки за окном, как черные мятущиеся ленты в небе, как запах пыли после дождя, – это был единый живой мир. Дублянка – маленькая речушка, впадающая в Сейм, текущая под Вознесенской горкой, где около десяти лет тому назад стояла старинная деревянная церковь Ильи Пророка и где мой дедушка, никогда мной не виденный, оповещал стоявших в церкви: «Благословенно царство Отца и Сына и Святого Духа!» Уже никого нет в живых, а голоса женщин с Дублянки еще звучат, и живет след, оставленный ими в душе.
Вероятно, быт в этом городе оставался таким же, как в мамином детстве. Базарная площадь с разбросанным сеном, запах конского навоза, глиняные кувшины топленого молока с коричневой пленкой, горочка только что сбитого масла на листе лопуха, крынки со сметаной… Тетя Леля ходила по базару, пробовала пальцами сметану, творог, торговалась…
Лавки с керосином, колонки с водой на улицах…
При входе на базар – маленькая побеленная часовня с надписью: «Соль». Из двадцати церквей в городе не работала ни одна. Их печальные полуразрушенные колокольни возвышались над невысокими домами.
– Иди ужинать.
За столом уже сидел Горик, первый и единственный друг. Душистый серый хлеб тетка намазала маслом и полила сверху ручейком коричневого горько-сладкого меда. Из глиняной раскрашенной крынки налила молока. Я медленно ела, разглядывая зеленую из темного стекла сахарницу в виде сундучка. Сахарница в ромбиках, выступающих наружу, прикрытая кованой узорчатой темной крышкой. Кажется, там тайна, и прячется свет. Очень хочется открыть ее, заглянуть внутрь, но я боюсь тетки – она все делает сама. Вот она открывает сундучок, откидывает крышку, и я привстаю на стуле и вижу крупные кусочки сахара и блестящие щипчики. Тайны нет. Но как красиво! Каждый вечер за ужином я буду сидеть за столом и рассматривать эту сахарницу.
– А мне показалось что, когда мы гуляли, я в окне одного дома видела маму, – сказала я.
– Нет. Она скоро приедет, она уехала.
Я молчу. Но ведь в том длинном доме с большими окнами, мимо которого мы несколько раз ходили туда-сюда, за занавеской я видела маму! Может, показалось?
И я прищуриваю глаз, чтобы одновременно видеть и лампочку под абажуром, и вторую сахарницу на огромном буфете, раскрашенную яркими полосами, – и вот передо мной возникает полоса, разрезанная на желтые, красные, зеленые квадратики! Этот фокус я открыла случайно, но теперь часто им пользуюсь.
Вообще в этой большой теткиной комнате меня интриговало несколько вещей.
