вокабулу [Вардуль 1977: 202; Мельчук 1997: 346–347]. См. также [Крылов 1982: 131–132], где при сходных идеях предлагается иная система терминов, в том числе лексемой именуется то, что здесь названо вокабулой. Земля как название планеты и земля как почва – две лексемы и одна вокабула. Разграничение лексемы и вокабулы в отличие от прочих случаев не связано с вопросом об их границах, которые у них совпадают по определению.
1.4.6. Орфографическое слово
Наконец, нельзя не упомянуть и единицу письменных разновидностей некоторых языков – орфографическое слово, то есть последовательность между двумя пробелами. Нередко лингвисты именно эту единицу считают словом, иногда сознательно, например во многих работах по прикладной лингвистике, иногда бессознательно, как это произошло с Л. Блумфилдом в отношении слова в английском языке. В отличие от других единиц, орфографическое слово не универсально: оно неприменимо не только к бесписьменным языкам, но и к языкам, где на письме пробел не используется (древние системы письма, а среди современных китайское или японское)18.
Правила отделения друг от друга орфографических слов часто условны и могут не быть последовательны даже в языках вроде русского или английского [Панов 2007 [1962]: 125–126; Dixon, Aikhenvald 2003: 23–24]; они могут меняться во время орфографических реформ. К тому же система языка изменяется быстрее, чем орфография. Тем не менее в Европе правила выделения орфографических слов основаны на соответствующем варианте лингвистической традиции. Орфографические слова здесь чаще всего близки к морфологическим словам (в современном языке или в одном из более ранних состояний того же языка) и обычно совпадают с ними, если они совпадают между собой.
Иная ситуация может быть, когда орфографические нормы для языков иного строя разработаны европейскими (или американскими) специалистами или же носителями языков, ориентированными на западные или русские каноны. В таких случаях правила членения текста на орфографические слова отражают, прежде всего, представления о слове создателей орфографических норм.
Часть лингвистов, исходя из всего сказанного выше, отрицают лингвистическую значимость данного понятия [Мельчук 1997: 198– 199]. С другой стороны, слово могут выделять в качестве одной из единиц, как это делал С. Е. Яхонтов, или даже считать, что только орфографическое слово отражает реальность и что понятие слова приобрело современное значение исключительно через школу и письмо; так недавно высказался М. Хаспельмат [Haspelmath 2011: 33, 74]. Но все же вряд ли можно считать, что пробел в европейских языках установлен произвольно и не основан на представлениях носителей этих языков. К тому же любые касающиеся языка сочинения древнегреческих авторов (даже относящиеся ко времени до формирования устойчивой лингвистической традиции, скажем, у Платона или Аристотеля) уже отражают четкое представление о слове, хотя пробелом систематически еще не пользовались (поэтому высказывание М. Хаспельмата исторически неверно).
Впрочем, в Японии публикуются и тексты с пробелами (прежде всего, книги для маленьких детей). Там пробелами отделяются синтаксемы (
