устрою ему осмотр, – сказал практикант. – Дайте мне чистую пеленку.
– Пожалуйста, – сказала медсестра.
У него даже не было сил запустить руку ей промеж ног, хотя она, как обычно, распахнула халатик. Медсестра обиженно сунула ему пеленку и удалилась, громыхая эмалированными лотками.
Студент уселся на кровать и отогнул простыню. Он старался не дышать, потому что стул скрипел и крякал почем зря.
8
Когда Жуйживьом вернулся с обхода, практикант спал мертвым сном у кровати Корнелиуса, перевалившись через бесчувственное тело Анны. Что-то неприметно изменилось на соседней койке. Профессор быстро откинул простыню. Под ней лежал стул эпохи Людовика Пятнадцатого; ножки его одеревенели. Он постарел на двадцать лет. Холодный и окоченевший, он напоминал скорее мебель Людовика Шестнадцатого. Спинка его сделалась напряженно-прямой и красноречиво говорила о мучительной предсмертной агонии. Дерево имело теперь голубовато-белесый оттенок, что не укрылось от профессорского ока. Он обернулся и ударил студента ботинком в голову. Тот не шелохнулся, только захрапел. Профессор опустился рядом с ним на колени и стал его трясти.
– Эй, вы что, спите, что ли? Что вы тут натворили?
Практикант заворочался и приоткрыл мутный глаз.
– Что тут у вас произошло? – снова спросил Жуйживьом.
– Укололся… – промямлил практикант. – Тоже эвипан. Очень спать…
Он сомкнул веки и снова разразился храпом. Жуйживьом затряс его сильнее:
– А что со стулом?
Практикант вяло хихикнул:
– Стрихнин.
– Сукин вы сын! – сказал Жуйживьом. – Придется поставить его на место и сменить обивку.
Он выпрямился с оскорбленным видом. Практикант спал блаженным сном, а вместе с ним Анна и Корнелиус. Жуйживьом зевнул, осторожно снял стул с кровати, поставил его на пол. Раздалось последнее, уже мертвое поскрипывание, и профессор опустился на сиденье. Голова его стала раскачиваться из стороны в сторону, и в тот момент, когда она нашла наконец удобное положение, кто-то постучал в дверь. Профессор не услышал. Тогда Анжель постучал снова и вошел в палату.
Жуйживьом обратил на него остекленевшие, потерявшие всякое выражение глаза.
– Никогда не сможет летать, – пробормотал он.
– Что вы говорите? – вежливо переспросил Анжель.
Профессор еле боролся со сном, но, сделав над собой неимоверно тяжкое усилие (весом в несколько килограммов), произнес:
– Никогда «Пинг – девятьсот три» не сможет летать в этих условиях. Это говорю вам я, Жуйживьом!.. Здесь столько деревьев!
– А может быть, вам поехать с нами? – сказал Анжель.
– С кем это – с вами?
– С Анной и со мной. И еще с Рошель.
– Куда это?
– В Эксопотамию.
Полог Морфея приподнялся над головой профессора, и бог сна собственноручно бросил ему на темечко камень. Жуйживьом мгновенно проснулся.
