обогащения. Достигнув дворянства, к богатству следует относиться как к цели – понимаешь? Бональд занятно пугал общество: «Если вы уничтожите дворянство, тогда стремление энергичного плебея к обогащению не будет иметь ни цели, ни предела; целью будет богатство – само по себе. Тогда-то и появится аристократия. Аристократия, но не знать».
Степанов слушал с интересом, даже окрошку отодвинул.
– Да ты ешь, Митя, ешь, – вздохнул Славин. – У литератора должен быть волчий аппетит.
– Если у литератора волчий аппетит, значит, он работает на бюро пропаганды, читает свои стихи и рассказы, а с писанием завязал. Знаешь, когда я в Испании рассказал коллегам, что у нас писателю платят за выступление, посылают в творческие командировки и дают бесплатные путевки в дома творчества, мне не поверили: «Красный ведет пропаганду, такого не может быть»… Так-то вот… Писатель должен страдать язвой, Виталий, мучиться от сердечной недостаточности и геморроя, тогда только он сможет оценить каторжную радость творчества.
– Я недавно с одним художником разговаривал, интереснейший парень, злющий, все крушит, как слон в лавке. Реставратор, иконами занимается… Мне, понимаешь, подарили иконопись на день рождения, и надо было ее реставрировать. Пришел художник, посмотрел, повздыхал, унес к себе и сделал блистательно. Я ему говорю, спасибо, мол, а почему бы вам иконописью не заняться, а он на дыбы, аж ощетинился: «Без веры нет иконописи». Как ты отнесешься к такому пассажу?
– Ерунду он порет, этот реставратор. Иконопись – наше Возрождение. У нас была своя великая живопись – иконы. К ним так и следует относиться – национальное искусство. Вера, мне кажется, играла здесь подчиненную роль. В ту пору национальная идея была духом художников, потому как жили мы под игом. Отсюда, кстати говоря, особая роль русских монастырей. Они отличались от монастырей других стран своей исключительной ролью в сохранении национальной культуры.
– Не обрушивайся в национальный мистицизм, Митя, – снова усмехнулся Славин. – Слушай, кто эта женщина?
Степанов обернулся – высокая, большеглазая девушка стояла возле стойки и, обжигаясь, пила кофе из маленькой чашки, украшенной золотым вензелем «ЦДЛ».
– Не знаю.
– Красива, а?
– Очень.
– Как думаешь, сколько ей лет?
– Сейчас молодые вневозрастны. Это мы, пятидесятилетние, сразу очевидны – брюхо, лысина, усталость в глазах, а эти…
– Завидуешь?
– Да.
– А я – нет. Я горжусь возрастом. Прожить полвека – что орден получить, право… Так какая же разница между нашими монастырями и чужими?
– Пространственная. В Италии один монастырь отделен от другого на полста километров – как максимум. Наши – на тысячи удалены друг от друга, но хранили в себе ядро общенациональной идеи, некое состояние духа.
– По марксизму всегда пятерку получал?
– Всегда.
– Я тоже,
