модерного государства. Несмотря на выдающиеся достижения Масхадова в ходе боевых действий, его собственное положение становилось всё более небезопасным из-за нарастания политической оппозиции со стороны командиров времен войны, превратившихся в военных лордов, и усиливающейся тенденции радикального исламизма. Старый чеченский порядок, как и новый российский, вышел из Чеченской войны запятнанным кровью, но несломленным и в значительной степени неизменным.
Глава 1
Мои воспоминания о Грозном и Чеченской войне
Уже затихло всё; тела Стащили в кучу; кровь текла <…> Галуб прервал мое мечтанье. Ударив по плечу, – он был Кунак мой, – я его спросил, Как месту этому названье? Он отвечал мне: Валерик, А перевесть на ваш язык, Так будет речка смерти: верно, Дано старинными людьми <…> – «Да! будет, – кто-то тут сказал, — Им в память этот день кровавый!» Чеченец посмотрел лукаво…
Путешествие в Грозный
«Удачи! – сказал мне азербайджанский полковник, криво усмехнувшись. – И когда увидишь Дудаева, скажи ему, что я пью за него как за героя не только для Чечни, но и для каждого истинного мусульманина Кавказа!» После этого он опорожнил большой стакан русской водки.
Дело было в январе 1992 года, в потрепанном, но битком набитом подпольном ресторане в Сумгаите, мрачном промышленном азербайджанском городе к северу от Баку, на берегу Каспийского моря. На расстоянии – причем довольно приличном – Сумгаит, как и Баку, может выглядеть довольно величественно, хотя и в старомодной манере. Серо-золотой камень его стен, особенно на закате, кажется, светится изнутри и устремляется вверх от золотого песка окружающей город полупустыни, пока та не встретится с лазурным морем. Но вблизи великолепная картина исчезает, и остается лишь мрачная скука однообразной запущенной советской провинциальной архитектуры.
Сумгаит – бедный город, но даже в 1992 году некоторые из местных уже были богаты. Ресторан представлял собой любопытное псевдомавританское заведение, построенное в «традиционном азербайджанском стиле»: отдающая новизной грубоватая конструкция посреди двора, огороженного серым бетоном. В нём было полно простой, но приятной азербайджанской еды: шашлыков из осетрины, кебабов из баранины, салатов из зелени и прочего.
Мой хозяин, интеллектуал советского Азербайджана на руководящем посту и чиновник коммунистической партии, был человеком трех миров, к каждому из которых он испытывал антипатию. Первым из этих миров был Советский Союз, которому он служил не просто из соображений оппортунизма, но и из тех же мотивов, которыми руководствовались многие бывшие колониальные чиновники в Азии: Советский Союз являл собой «современность»
