заправский охотник, сумевший в одиночку завалить дикого кабана, Костыль с гордостью водрузил свою правую ногу на обезглавленную поверженную статую, а отпиленную голову положил на колено.
— Давай, очкастый, снимай.
Очкастый пару раз щелкнул камерой с разных точек, потом поменял объектив и щелкнул еще пару раз.
— Хватит. Теперь сматываемся.
— Пошли!
Тем же путем, каким они проникли на территорию кладбища, воры вынесли награбленный металлический лом и мешки с инструментами. Вся операция заняла у них не больше часа…
Ранним туманным утром следующего дня у ворот Николаевского кладбища остановился роскошный синий «джип-чероки». Из машины вылезли двое похожих друг на друга мужчин средних лет, в представительных темных пальто и шелковых кашне. Один из них держал в руках букет белых роз.
Шлепая начищенными туфлями по жидкой снежной каше, мужчины двинулись к воротам кладбища. Бросив, как положено, мелочь просящим милостыню бабушкам, они прошли в ворота и зашагали по кленовой аллее к седьмой линии.
Василий и Кирилл Расторгуевы приходили на кладбище трижды в год — в день рождения их старшего брата Михаила, в день рождения жены Кирилла и в день их внезапной гибели… Старший Расторгуев и жена Кирилла погибли в один день — в «мерседес» Михаила ночью кто-то подложил взрывное устройство.
Впрочем, кто свел счеты с их семьей, для братьев не было тайной — за лидером севмашевской группировки Михаилом Расторгуевым давно и упорно охотились конкуренты из банды «центровых». Двадцатилетняя фотомодель красавица Елена Расторгуева оказалась в этой разборке случайной жертвой.
В день рождения жены Кирилл нес на ее могилу двадцать три белых розы — столько, сколько должно было бы исполниться в этот день Елене.
Свернув с центральной аллеи на седьмую линию и пройдя несколько метров вдоль оград чужих могил, братья остановились как вкопанные… Гранитный постамент был пуст. На треснувшей мраморной плите, накрывавшей могилу жены, лежал обезглавленный бронзовый ангел. Рядом валялись обломки гранита. Снег вокруг могилы вымесили следы ночных вандалов.
— Мать твою к… бабушке, кто-о?! — страшным голосом заревел Кирилл, бросаясь на колени рядом с поверженной статуей. — Суки! Падлы! Урою всех, из-под земли достану… Козлы! Ничего святого не осталось. Уроды!..
Пожалуй, с самого дня смерти жены Расторгуев не чувствовал такой ярости.
— Найду, живыми разорву… — орал он. — Заплатят они мне, заплатят, своей печенкой харкать будут, козлы…
Он тер рукавом пальто мокрые глаза, в бессильной злобе бил кулаком гранитный постамент, не чувствуя боли.
— Живыми закопаю… — шатаясь, словно пьяный, бормотал Кирилл, возвращаясь к машине. — Ничего святого не осталось…
Брат насилу успокоил его и повел обратно по аллее к машине.
Он залез на заднее сиденье машины и сжался в комок, дрожа, словно от холода.
Старший
