около
не буду. Есть у нас материал на этого твоего… как его? – Следователь заглянул в
бумаги. – Шпильмана. Так вот, на квартире у этого Шипильмана собирается
всякий там народец. Такой, знаешь, кучерявый, без роду и без племени. Тот, что
хлебом не корми, дай только покуролесить, да воду помутить. Потом сами в
сторону, а нам эту воду с тобой, Тимур, пить. Короче, есть у меня к тебе
просьба, но ты ее рассматривай как поручение. В том смысле, что партия
сказала – надо, комсомол ответил – есть. Ты ведь комсомолец?
– Ну да, – подтвердил Благонравов.
– Так вот, будет у меня к тебе, комсомолец Тимур Благонравов, такая просьба-
поручение. Надо тебе, Тимур, за этими шпи… жги… льманами понаблюдать.
Кто к ним ходит. О чем говорят. Чего замышляют. И обо всем услышанном и
увиденном докладывать мне. Они ж, черти, дай им волю, атомную станцию
подорвать могут. Известный народ воду в ступе мутить…
– В смысле, если в кране…
– А ты не смейся, Тимур. Ой, не смейся. У меня про этот народец интересные
книженции имеются. Вот возьми, почитай на досуге. – Иванов придвинул к
Т.Благонравову стопку тоненьких брошюр.
– Ну как, согласен? Пойми, это важно не лично мне, следователю Иванову – это
важно твоей Родине. Родина, Тимур, как и мать, у человека одна. Так разве ж
мы позволим обижать всяким там космополитам нашу мать? Лично я не
позволю. Ну, а ты решай сам. Сегодня ты Родине – завтра она тебе. Тут ведь
скоро осенний набор, а в нем, может так случится, недобор. Значит,
консерваторию надо будет на два года отложить ради святого конституционного
долга! И не где-нибудь, а, скажем, на магистральных направлениях. А там
мороз, братец ты мой, ого-го-ого-го. Шинелька слабенькая. Перчаток не
подвезли. А что ты думал?! Солдат обязан стойко переносить все тяготы и
лишения военной службы. И надо будет окоченелыми ручонками гайки
крутить, гусеницы менять… Короче, через месяц кирдык твоим скрипичным
пальчикам. Ну да ничего… переквалифицируешься на балалайку. А что – тоже
народный инструмент! Ну как, согласен? Вижу, что согласен! Тогда вот тебе,
брат, ручка, бумага – пиши. Я такой-сякой немазаный, домашний адрес. Ну, а
дальше я продиктую…
– Как!? Вот так сразу и писать!? Но мне надо поговорить с матерью… самому
все обдумать… может я не смогу… дайте хоть несколько дней.
– Ни, ни, ни… Говорить ни с кем не надо. Ни под каким предлогом. Это дело
сугубо конфиденциальное. На думы, так и быть, даю день. Хотя, что тут
думать! От дум, Тимур, голова пухнет, а у чекиста она должна быть светлой.
Короче, завтра в девять жду тебя у себя. В десять тридцать
