говоришь? – Соболев сгорстил бороду. – Может, тебе, глупеня, приснится, как нам ее перейти? А река и впрямь полноводная, что наш Енисей иль Волга-мать, только спокою в ей русского нет. Чу! Слышь?
Они напрягли слух, хватая отголоски далекого уханья филина.
– Эта птица, Тараканов брехал, завсегда гадает для каждого разное… Для баб-молодок – сколь осталось до свадьбы в одиночестве подушку кусать… для мужика при сохе – когда, значит, урожай…
– А для нас чой? – голос Чугина дрогнул.
– А для нас, вестимо, одно, братец… Сколь осталось до нее, постылой, с косой… Да ты не дрейфь, матушка моя. Страхов много – смерть одна. Тут как принюхаться, брат. Подумаешь – горе, раздумаешься – власть Господня. Так-то… А вон и ручей. Ишь ты, веселый, выдал себя бормотаньем. Ну-к, Кирюшка, дай мне твой котелок, – Соболев тепло сощурил один глаз, будто солнце прятал за темную мглу бровей, и указал: – Покуда я водицы наберу, ты подкормись ягодой. Глянь, сколь ее горит в траве. Земляника, похоже. Давай-давай, подкормись. Всё, что ни создала природа, – золото. Эт ценить надо: не ленись гнуть спину.
Чугина долго уговаривать не пришлось: пачкая рот спелой ягодой и вымачивая колени росой, он жадно пополз вдоль берега, позабыв обо всем. «Знашь, голодать-то как приходилось? – припомнились ему слова приказчика. – Нонче еще не голод, а так, только тень его… Вот близ Кадьяка мы с голоду пухли на диком острове… то были злолютые дни… Уж лучше на ноке18 быть вздернутым, чест-ное слово! У нас нонче, худо-бедно, похлебка бывает, копченая оленина, остатки матросских сухарей, овсяные лепешки, смазанные барсучьим жиром, словом, при деликатесах, чинно еще живем… А тогда было шесть ночей голода и надежды. Звезды глазели на нас, дрожащих, на том чертовом острове… где ветер-сквозняк продувал до костей… Мы голыми руками и ножами выкапывали из песка ракушки и высасывали их склизкое дерьмо… Через два дня, веришь, мы уничтожили всех крабов на берегу, делали из портков нечто вроде сачков и ловили ими мелкую хайку и чавычу19, которую тут же жрали сырой… И соли хоть бы щепотка! Многих рвало, но они, один черт, ели эту сырятину… Голод, точно росомаха, грыз и царапал наши желудки, и мы готовы были резать друг друга! Слава Небу, на пятый день была обнаружена нерпа, которую шквалом выбросило на берег. Ее тут же распластали на части и съели целиком, вместе с вонючими потрохами… А потом резали на лапшу свои сапоги, пока нас не подобрал проходящий капер…20»
Туман плотно сгустился в ногах. Вечернее небо стало тоньше и выше, где-то в зарослях прибрежного ивняка устало вздохнула выпь. Чугин поднял свою бритую голову и ахнул: прямо перед ним в саженях семи-восьми покачивалась шлюпка, прибитая к берегу.
– Святая Богородица, спаси и помилуй! – прошептал молодой матрос и потер кулаками глаза, отказываясь верить: в разбитой посудине он тут же признал пропавшую с «Северного Орла» шлюпку.
* * *
Лицо Андрея приобрело восковой оттенок. Пульс
Нок – любой свободный конец рея, гафеля или гика (горизонтального или наклонного рангоутного дерева) (морск.).
Хайко, чавыча. Хайко – кета; чавыча – нежная рыба, род семги. (Прим. автора).
Капер – частное судно, имеющее официальное разрешение воюющей державы (каперское свидетельство) на захват торговых судов противника, а также судов нейтральных государств, поддерживающих торговые связи с неприятельской стороной. (Прим. автора).
