для меня?.. Отца? Новой Испании? Только ума не приложу, в чем ее смысл? Отец, конечно, разберется… Но ведь это ПРЕДАТЕЛЬ-СТВО!» – застучало в висках.
Луис прочитал молитву, благодаря ангела-хранителя, который отвел от него беду, не дав взять на душу грех. А перед мысленным взором опять всплыла тучная фигура вице-короля, затянутого в бархат, шелк и кирасу. Его теплые объятия и такой знакомый, словно родной, голос: «Безмерно рад видеть тебя, мой мальчик! Рекрео, проводи сына губернатора в покои, где он сможет отдохнуть с дороги. Приготовьте ему ванну, дайте вина и еды. И будьте учтивы с ним, как со мной».
Луис сбросил с лица давно высохший платок. От этих догадок он, как и тогда, в Санта-Инез, не знал, что и думать. Капитан напряженно огляделся вокруг, точно искал чьего-то совета, и содрогнулся в такт прозвучавшим в душе словам: «Измена!» Губы его сжались в жесткую складку, на лице скользнула тень мстительной обиды. Минуту он сосредоточенно думал, глядя на беспокойного муравья, панически ищущего выхода с его ладони, затем зарница какого-то жестокого решения озарила его. «Я всё должен рассказать отцу: и о своих догадках, и тайном приказе вице-короля убить андалузца, и о встрече с братом в доме папаши Муньоса, где он смеялся мне в лицо и говорил, что мадридский гонец – его добыча… Господи! – Луис обхватил голову руками, у него не было больше сил на ярость, казалось, весь порох его иссяк в этой схватке с превратностями Фатума. – Как?! Как разобраться в этой черной игре, освободиться от пут, которыми оказался связан? Глупый! Мне следовало самому мчаться к отцу, а не доверяться чувствам. У меня не было права поступать иначе! Но если пакет уже у отца… И он всё знает? Я верю, он что-то сумеет сделать, что-то изменить… И, быть может, найдет в себе силы души, чтобы простить меня…»
Луис вдруг ощутил себя тем самым беспомощным муравьем, что сновал по его руке. Стоит ему сейчас сжать пальцы… А ведь он так же, как и Сальварес, да, пожалуй, и как их отец, всего лишь муравей в руках герцога. Случись что… сапог Мехико раздавит Монтерей, как, впрочем, и всю Калифорнию.
От безысходности и обмана, от очевидности своей нич-тожности в этой крупной игре он едва не завыл.
«Кто я? Кем себя мнил всю жизнь?.. и кем оказался? Рождение, власть, деньги – вспомнились недавние слова погонщика – дали мне всё?.. я думал, я сам нарек себя глашатаем правды и справедливости. Я делал все, как учил нас отец. Я безумно люблю свою землю, а значит, и короля. Но чьей же правдой и честью я тогда загонял своего скакуна в погоне за андалузцем? Неужели все эти годы нам лгал доверительный взгляд Кальехи? Лгал и его язык, расточая высокие фразы о судьбе и неделимости Великой Испании? Неужели в роскошном сосуде тех мыслей и речей скрывался яд изменника, возжелавшего замахнуться на неделимость Империи?.. О Мать Мария, есть ли тогда под солнцем то, что называется истиной и не становится в конце пути эшафотом для простаков?»
Луис смахнул муравья с ладони и откинулся на спину. На душе было пусто: ни отчаянья, ни гнева, ни страха. Что эти страсти, когда вся
