ты спишь, дьявол?!.
Антоша и я наперебой поспешили разъяснить вопрос о том, где мы и что с нами случилось, но при этом, конечно, умолчали о том, что мы оба «правили» лошадью и что лошадь зашла в чужое поле, пожалуй, по нашей вине. Машинист выслушал нас внимательно, выбранился и без всякой церемонии схватил сонного кучера за волосы и стал таскать из стороны в сторону до тех пор, пока тот не проснулся. Испуганный Ефим поспешил вывести лошадь на дорогу и подал совет:
– Садитесь все скорее, надо утекать что есть духу. А то придется платить за потраву, да еще и шею накостыляют…
– Анафема ты собачья, накажи меня Бог! – с отчаянием воскликнул машинист и поднес к лицу кучера судорожно сжатый кулак.
С версту мы промчались чуть не в карьер. Кнут без перерыва свистал в воздухе и безжалостно хлестал несчастную лошадь по бокам.
<…> Версты через две Ефим поглядел на небо и проговорил:
– До ночи мы на постоялый двор не поспеем.
Машинист так и подпрыгнул на своем сиденье.
– Не поспеем? – испуганно проговорил он. – Где же тогда, накажи меня Бог, ночевать будем?
– А я почем знаю? Должно быть, в степи заночевать придется, – спокойно и даже равнодушно ответил Ефим.
Машинист заметно побледнел.
– Может быть, до хутора доедем? – спросил он.
– И до хутора не доедем: проспали.
– О, чтоб тебя, проклятого! Чтоб ты скис, чертов сын! Чтоб ты… накажи меня Господь…
Из машиниста, как из мешка, посыпались брань и укоризны.
– Как хочешь, а поспешай, – проговорил он решительно и строго. – Куда-нибудь приткнуться надо. В степи я ночевать боюсь… Так и знай, что боюсь, накажи меня… С нами дети чужие: им нельзя в степи ночевать. Егор Михайлыч узнает, так он тебя со свету сживет…
По бокам злополучной лошади опять зачастил кнут. Солнце уже заметно склонялось к западу, и Ефим не без тревоги поглядывал на него. Прошло несколько времени – и лошадь, выбившись из сил, пошла шагом. Машинист заволновался. А тут еще и Антоша прибавил ему тревоги, сделав неожиданное заявление.
– Пить хочу. Дайте воды.
– Пить? – встревожился машинист. – Вот тебе и раз! Где я тебе возьму воды в степи? Тут близко ни одной криницы нет. Отчего ты, накажи меня Бог, в слободе не пил, когда проезжали?
– Тогда не хотелось.
– Ну, и дурак, что не хотелось. Теперь жди, покамест до какого-нибудь хутора доедем. Тогда и напьешься… Вот еще наказание…
Заявление брата напомнило и мне о воде; я тоже вдруг почувствовал жажду – и это сразу испортило наше хорошее настроение духа. Теперь уже все – и степь, и дорога, и люди, и лошадь – стали казаться нам скучными и неприятными. Выходило так, как будто бы мы кем-то и чем-то были обижены, и оба мы нахохлились. Ефим поглядел на нас с состраданием.
– А вы, паничи, кислицы
