Скромное студенческое меню хорошо сказывалось на фигуре, впереди все было прекрасно, настоящее пьянило, можно было не торопиться и выбирать. Над кроватью был пришпилен портрет принцессы Дианы. В Академгородке золотились толстые сосны, безмятежно прыгали по веткам и подоконникам белки, горели отчаянным румянцем щеки молодых физиков, оказывающих ей внимание.
Темная азиатская кровь, голубая польская, горькая и сухая солдатская, неспокойная бабкина Акулинина. Предки толкались, делили ее, ждали.
Утро, чьи-то слова, музыкальная фраза, отблеск вечернего солнца в стеклах стоящего напротив корпуса, запах весеннего асфальта, бензиновый дымок едущего мимо автобуса – все имело особенное значение, гормоны вмиг затевали веселые игры, наилучшее будущее приближалось по пятьдесят раз на дню.
К лету Любочка поняла, что будет жить примерно такой жизнью до двадцати восьми лет, а затем выйдет по любви замуж и родит кучу детей.
Но летом, во время каникул, во время первого самостоятельного путешествия, она встретила меня и поняла, что это судьба. Ее подруги потом, когда они вместе сидели на даче, согласились, что это судьба, потому что любовь без проявлений судьбы, без загаданного-нагаданного, без счастливых неимоверных совпадений – это скучно. Судьба – это очень важно, это когда живешь на самой высокой передаче. И если повспоминать, то Любочка в кофейной гуще подростковых фантазий давно различала для себя именно такую любовь.
4
Кто хоть корочку мандарина попробует на озере Дунтинху, тот вовеки не забудет этого озера.
– Иностранцев каких-то привезли, – сказал Серега, вернувшись к нашему костру от катера.
Я пошел посмотреть.
По трапу в лучах прожектора, бившего с капитанского мостика, сбежала первая иностранка.
– Японка, – подумал я.
– Люба, – представилась она.
Она скрылась в темноте, а потом снова возникла рядом.
Итальянца спускали под руки.
– Его зовут Франческо, он музыкант и биолог, – сказала Люба. – Мы плыли одиннадцать часов, вся команда пьяная. Мы заперлись, боялись даже в туалет сходить. Одного из своих они ужасно избили.
– Идите к огню, погрейтесь, – пригласил я. – Фернандо, иди, вон, к костру садись.
– Только чуть-чуть, – устало согласился итальянец.
– Его зовут Франческо, – сказала Люба. – Это все, что он по-русски знает. Его вторую неделю спаивают. А это московские профессора с биофака, они будут исследовать пауков, а это Наташа, мы с ней поварихами к ним устроились.
По трапу спускались еще люди, похожие на туристов.
Так мы встретились.
Люба говорит, что было совсем не так, но это совершенно не важно. Может быть, она говорила другие слова, я говорил другие слова. Может быть, итальянец спустился сам, без посторонней помощи. Слова
