месте. «Двигатели прогреты», – доложил бортмеханик. И тут полоса вспыхнула огнями, так что с темноты было больно глазам. Костя посмотрел на меня и кивнул. «Экипаж, взлетаем», – каким-то чужим голосом скомандовал я и толкнул РУДы вперёд. Костя положил на РУДы свою руку и вывел двигатели на максимальный режим. Бортмеханик подстраховывал его. Самолёт резво покатил по бетонным плитам, штурман читал скорость. Я очутился в своей стихии. Мы взлетели, скорость росла и её рост я компенсировал увеличением скорости подъёма. «Курс 60», – скомандовал штурман. Я неспеша повернул штурвал, держа крен в пределах 30 градусов.
– Командир, держи 45, – подсказал Костя.
– На такой скорости 30, это максимум, – ответил я.
– Я знаю, но иначе мы можем вписаться вон в тот склон, – и Костя показал пальцем в темноту ночи.
Я не стал искать склон, в который мы можем вписаться, а просто ещё повернул штурвал, пока указатель крена не встал на отметке 45. Запищала сигнализация «Крен велик». Но скорость уверенно росла, и сигнализация вскоре выключилась. А дальше все было как обычно, как у меня было уже сотни раз. Правда тогда я сидел на правом кресле второго пилота, а сейчас в левом. Все немного не так, как я привык. Но ничего, быстренько разобрались. Экипаж хорошо знал своё дело, и мы спокойненько летели. Я вгляделся в темноту ночи. Ничего не было видно. Ни земли, ни горизонта и только звезды были на своём месте. Спать не хотелось. Куда меня забросила судьба? Ещё вчера ночью я спал в родительском доме, где одиноко жила моя мама, где прошла вся моя жизнь, пока я не уехал в училище. Раненько утром мы с мамой пришли на автобусную остановку и я, попрощавшись с ней и утерев ей слезы сел в автобус. Затем самолёт до Ташкента и вот не прошло и суток, как я в небе над Афганом с полным багажником страшных ящиков.
– Старлей, снижаемся, посадка в Ташкенте, на спец. стоянке нас уже ждут, – сказал Игорь.
– Что за спец. стоянка? – не понял я.
– Увидишь.
Сели чистенько, по-академически. Рулил на стоянку Костя. Зарулил. Несмотря на глубокую ночь на стоянке было много народа. Грузовые машины стояли чуть поодаль. Я не понимал, что это за люди и только когда начали выгружать ящики до меня, дошло – это же родители погибших солдат. Кто-то стоял молча, кто-то вычитывал надписи на ящиках и найдя нужную с плачем кидался на этот ящик. Было жутко, страшно, неприятно и я быстро ушёл на другую сторону самолёта, чтобы не видеть этой картины. Выгрузка закончилась, все потихоньку разъехались. Бортмеханик замкнул самолёт. Майор сказал: «Всем по домам, отдыхаете двое суток. Я в отпуск». «А мне что делать?» – спросил я.
– Тебе, отдыхать и к командиру. Стажировку закончил, я ему сообщу, – и майор быстрым шагом двинулся вместе со всеми. Про меня никто не вспомнил, и я в одиночестве побрёл туда куда пошёл экипаж. Кто они такие? Я не знал их званий, фамилий. Знал, как зовут и то не всех. Больше ни с кем из них мне летать не довелось, так иногда случайно где-то сталкивались. – Привет. – Привет.
Куда мне идти не понятно. Общежития у
