в течение 15 минут сбила 27 советских бомбардировщиков. Немцы не потеряли ни одной машины. Именно этим и объясняется эйфория, охватившая германский генералитет в первые дни и недели войны. Генерал-майор Гофман фон Вальдау, начальник штаба командования люфтваффе, утверждал о «полной тактической внезапности», обещая скорый «успех кампании в целом». Того же мнения придерживался и генерал авиации барон фон Рихтгофен, командующий 8-м воздушным корпусом 2-го воздушного флота Кессельринга. Он верил, что к концу июня основные силы Красной Армии будут уничтожены. Две недели спустя Рихтгофен утверждал: «Путь на Москву открыт». По его мнению, немцам на завершение кампании требовалось всего лишь восемь дней.
Но какими бы поспешными ни казались подобные прогнозы, немецкое превосходство в воздухе на тот момент было очевидным. Впрочем, и о полном уничтожении сил советской авиации говорить пока не приходилось, хотя понесенный ею урон был колоссальным. Большинство членов экипажей подбитых бомбардировщиков спасались, покидая горящие машины на парашютах. Экипажи машин, уничтоженных на земле, также могли принять участие в боевых действиях на более поздних этапах войны. Накануне войны разведка люфтваффе установила наличие лишь 30 % советских авиасил, дислоцированных на территории европейской части Советского Союза. Таким образом, немцы недооценили силы русских почти наполовину. Девять дней спустя после начала боевых действий тот же генерал-майор Гофман фон Вальдау докладывал начальнику верховного штаба Главнокомандования вермахта Гальдеру следующее:
«Наше командование ВВС серьезно недооценило силы авиации противника в отношении численности. Русские, очевидно, имели в своем распоряжении значительно больше, чем 8000 самолетов. Правда, теперь из этого числа, видимо, сбита и уничтожена почти половина, в результате чего сейчас наши силы примерно уравнялись с русскими».
3 июля фон Вальдау доверил своему дневнику еще один любопытный факт: он, оказывается, убедился, что внезапный удар немецких сил пришелся на группировку советских войск, размеры и численность которой поражают. Иными словами, данные, которые удалось добыть разведке и которые считались «пропагандистскими», оказались реальностью и требовали суровой переоценки. «Качественный уровень советских летчиков куда выше ожидаемого», – сетовал фон Вальдау. По его мнению, дальнейшие успехи становились возможными за счет нанесения максимально больших потерь русским при «минимальных собственных». Но реальность подсказывала иное: «Ожесточенное сопротивление [русских. – Прим. перев.], его массовый характер не соответствуют нашим первоначальным предположениям».
И первым признаком этого стал таран, предпринятый одним из советских летчиков, младшим лейтенантом Дмитрием Кокоревым из 124-го истребительного авиаполка, в небе над Кобрином. Израсходовав боекомплект в ожесточенном бою с немцем, младший лейтенант Кокорев направил свою машину прямо на Me-110. Оба самолета, сорвавшись в штопор, устремились
